Приход к власти Трампа, причем не просто Трампа, а возникшего явочным порядком дуумвирата Трамп-Маск (отдельный вопрос, насколько он долговечен) — это произошло на фоне явного технического поражения противостоящей глобальной команды противоположного лагеря, которая олицетворяется так называемым "глубинным государством".
Дип Стейт — сложное образование, которое вряд ли возможно определить как-то однозначно. Раз невозможно сделать чеканное определение, есть вариант — обозначить его признаками. Правда, признаки могу интерпретироваться достаточно широко, что создает некоторые разночтения. К примеру, есть жестко структурированное (хотя сегодня и устаревшее) определение фашизма Георгия Димитрова:
"Фашизм – это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала. Фашизм – это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм – это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике – это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов"
Это именно определение, так как в нем содержится указание на субъект управления, объект управления и метод управления. Конечно, за сто лет субъект управления прошел достаточно длинный путь развития, трансформировался, поэтому определение Димитрова необходимо уточнить и откорректировать. К счастью для фашизма, сегодня левая теоретическая мысль представлена соглашателями и коллаборационистами вроде деятелей КПРФ (которая, кстати, теорией не занимается, так как занята более важным делом — освоением бюджетных денег), а небольшое количество реальных теоретиков либо брошены в тюрьмы (как Борис Кагарлицкий), либо маргинализированы до предела. Ну, а под определением "левый" сейчас понимается нечто, никакого отношения к нему не имеющее.
Конечно, с определением Димитрова далеко не все согласны содержательно, но свое столь же строгое определение дать не смогли, поэтому был создан сравнительный способ — признаки Умберто Эко числом аж в 14. Метод очень некорректный, так как позволяет в широком диапазоне манипулировать буквально каждым признаком, а суммарно вообще не дает сколь-либо точной картины.
Это было отступление, необходимое для того, чтобы пояснить — Дип Стейт — штука весьма непростая, его относят к величинам конспирологического порядка, а потому любой, кто пытается оперировать этим понятием, может быть быстро маргинализирован. Очень удобно.
Тем не менее, предположу, что сам по себе подобный субъект реально существует, и он создан вокруг двух базовых интересов. Первый интерес — источник дохода. На сегодняшний день существует только два источника дохода любой правящей страты в любой стране. Это либо маржа, либо процентный доход. Маржа — доход от производства и торговли материальными ценностями, процентный доход — это прибыль, получаемая от торговли деньгами. Вокруг этих двух источников и сформированы интересы правящих страт, Конечно, они во многом взаимно переплетены и диверсифицированы (японские клановые экономические структуры дзайбацу или аналогичные им корейские чеболи построены по принципу мощного производственного конгломерата (маржа) вокруг кланового банка (процентный доход))
В США, где это деление представлено достаточно выпукло, две политические силы — республиканская и демократическая партии — достаточно наглядно формируются вокруг двух базовых источников дохода. Республиканцы — это производственная мощь Америки, демократы — финансовая мощь.
И те, и другие сегодня находятся в очевидном кризисе, так как базовое противоречие капитализма заключается в конечности пределов расширения экономической модели. Кредитная экономика требует, чтобы рентабельность производства находилась выше процентной ставки, в противном случае возникает долговой кризис, который накрывает оба источника дохода, и катастрофа в таком случае становится лишь вопросом времени. Однако экономические законы неумолимы — конкуренция приводит к тому, что цена товара постепенно приближается к его себестоимости, а значит — рентабельность неизбежно падает ниже процентных ставок. Тупик.
Ранее проблема решалась за счет экстенсивного расширения рынка и, соответственно, рост производства позволял снижать издержки. Географический предел расширения наступил после того, как весь земной шар оказался вовлечен в глобальную экономику. Второй вариант — интенсификация развития (те самые научно-технические революции и переход по циклам Кондратьева) столкнулся с другой проблемой. Во-первых, согласно принципу Фейгенбаума, каждый новый цикл становился все более коротким, а, во-вторых, психика (индивидуальная и коллективная) имеет пределы приспосабливаемости. Стремительное развитие привело к тому, что значительная часть человечества перестала "успевать" за этим развитием. И чем выше скорость развития, тем меньшая доля человечества оказывается способной воспринимать эти изменения, тем более, что объемы информации, которая требуется для восприятия, тоже растут столь же быстрыми темпами.
В итоге было принято решение (понятно, что это не протокол заседания, а сложный понятийный консенсус вокруг неопределенного в деталях, но понятного с точки зрения направления образа будущего) — переходить к сложной модели развития через интенсификацию и упрощение. Это и есть второй базовый интерес, который определяет стратегию так называемого Дип Стейт.
Стратегия, конечно, выглядит противоречиво, но логика в таком подходе есть. Это модель, которую и разрабатывает Дип Стейт, ориентированный на финансовый капитал и на демпартию США, как ее фронтмена. Модель цифрового концлагеря, где абсолютно все действия подконтрольного населения будут регламентированы и жестко управляемы. Это позволит не устранить, но обойти критическую проблему капитализма, связанную с эффектом конкуренции и долговым кризисом. В обществе, где ликвидирован свободный рынок (а цифровая регламентация по факту полностью ликвидирует понятие "свободный рынок")снимается противоречие между падением рентабельности и процентной ставкой. Рентабельность становится плановой величиной и может диктоваться директивными органами. В этой модели директивные органы находятся в финансовом секторе, который и контролирует цифровую валюту, как инструмент контроля.
Понятно, почему республиканская партия США, ориентированная на промышленный капитал, не согласна с Дип Стейт, ориентированным на капитал финансовый — в такой модели промышленники становятся подконтрольными финансистам. Причем необратимо и без вариантов.
Но быть не согласными — это лишь часть задачи. Нужно предлагать свою модель. Она у республиканцев есть, хотя выглядит гораздо менее теоретически проработанной, по сути — просто набор некоторых лозунгов.
Тем не менее, она тоже по-своему логична. Раз экстенсивное расширение экономики в пределах земной поверхности "воткнулось" в тупик, нужно расширить земную поверхность. Желательно — до бесконечности или по крайней мере до очень широких пределов. Экстенсивная модель не отрицает развития и интенсификации, но переводит их в более плавный и длительный тренд, что позволяет обойти проблему психического спазма от стремительности изменений.
Поэтому Трамп и Маск являются вполне самодостаточным тандемом-дуумвиратом, где Маск отвечает за техническую сторону экстенсивного развития, Трамп — прикрывает его политически. Здесь есть субъективная проблема, связанная с тем, что оба члена этого тандема — весьма незаурядные личности, а значит — очень сильно выбиваются из понятия нормы с точки зрения личных качеств. Поэтому между ними возможен личностный конфликт и разрыв отношений, что приведет к развалу всей концепции, которая пока базируется не на системном, а на личностном подходе. До системного еще далековато, и это является крайне уязвимым фактором во всей концепции.
По факту, альтернативой цифровому концлагерю Шваба начинает выступать марсианская стратегия Маска — освоение космоса создает то самое пространство экстенсивного развития. Есть и альтернатива космосу — это, конечно, освоение морского дна. По своей сложности морское дно не уступает космической экспансии, но для него должен, видимо, появиться свой Маск.
Где здесь место России?
Сразу оговорюсь. При нынешнем режиме — нигде.
Кто из двух ключевых игроков на глобальном пространстве победит — к ноге того и побежит российская знать. Проблема здесь в том, что вся она ориентирована не на развитие, а на перераспределение. Что является прямой противоположностью любого развития, так как развитие расширяет рентную базу, перераспределение — сокращает ее. Поэтому при нынешних управителях Россия обречена на деградацию, а так как у деградации есть пределы, то неизбежно встанет вопрос и о ее существовании.
Но если предположить, что режим уйдет, и на его место придут люди, заинтересованные в развитии страны, тогда наиболее естественным выбором для нас становится концепция экстенсивного расширения. Колоссальные неосвоенные пространства страны дают нам возможность развиваться экстенсивным порядком в течение ближайших нескольких сот лет. Это не исключает создания точек интенсивного роста в отдельных анклавах-территориях, и даже, скорее, требует такого развития. Но в целом для России создание комфортной среды и территориального развития — это, безусловно, мейнстримная повестка.
Она потребует принципиальной и кардинальной смены принципов государственного строительства, связанной с переходом к федерализации страны и ликвидации неограниченного централизованного управления. Такое управление логично для реализации проектов развития неосвоенных территорий с последующей передачей полномочий регионам для управления уже освоенным. Однако федерализация с последующей (возможно, через некоторое количество поколений) конфедерализацией страны создает колоссальный ресурсный потенциал управления, а главное — помогает реализовать ключевое преимущество России — ее невероятное многообразие. Которое сейчас центральная власть стерилизует под вывеской унификации единого пространства.
По факту, никакой смертельный враг не способен нанести более тяжелое поражение нашей стране, чем центральная власть, маниакально цепляющаяся за управление оккупированной ею территорией.
Вот если будет решен комплекс вопросов, связанный с такой стратегией развития страны — у России, безусловно, появляется шанс вне зависимости от того, какая концепция победит в глобальном пространстве. Мы можем сотрудничать с этой концепцией, но не быть ее вторичной частью.
! Орфография и стилистика автора сохранены
