Еще в сталинском Союзе была примечательная формулировка увольнения – "за невозможностью дальнейшего использования". Вслед за этим, кстати, не обязательно следовал арест – просто государство считало, что пользы от этого человека в его профессиональной сфере больше нет.

Но и вопрос об отношении к сталинским репрессиям даже в период хрущевской оттепели решался именно в контексте полезности. Главным аргументом в советском разоблачении Сталина была не гибель невиновных людей, а вред репрессий для страны. Что Сталин уничтожал не просто людей, а ценных для страны управленцев, военачальников, специалистов. И что с Тухачевским и Уборевичем СССР выиграл бы войну еще в 1941-м, а так пришлось воевать под началом некомпетентных ветеранов Первой конной армии.

Соответственно, когда десталинизация начала сменяться реваншизмом (а это стало происходить "снизу" уже в 1990-е годы), то дискуссия стала разворачиваться в немалой степени именно в логике полезности. И тут уже сталинисты в условиях свободы дискуссий стали выдвигать свои аргументы – что Тухачевский проиграл польскую кампанию (и, значит, проиграл бы и немецкую) и, кроме того, транжирил народные деньги на всяких изобретателей, чьи проекты не пошли в серию. И что новые управленцы с инженерными дипломами были компетентнее прежних, с революционным прошлым. А прежние еще нередко оказывались и далеки от аскетического идеала, что породило психологически удобную версию о Сталине как борце с коррупцией (а то, что от идеала были далеки и новые, в основном при Сталине выжившие, в расчет не принималось).

И получилась дилемма, которую пытались разрешить еще римляне, о чем известно из жизнеописания Септимия Севера: "Сенат судил о нем так: ему не следовало бы либо родиться, либо умирать, так как, с одной стороны, он казался чрезвычайно жестоким, а с другой - чрезвычайно полезным для государства". С 1990-х годов разочарованные (в демократии, рынке и чем дальше, тем больше, в распаде СССР) люди стали отдавать предпочтение полезности, подтверждением которой являлись Победа и индустриализация.

Принцип полезности связан не только с отношением к истории, но и к выбору жизненного пути.

"Все работы хороши, выбирай на вкус", провозглашалось в СССР, но всеми подразумевалось, что стать слесарем, инженером или офицером – для мужчины норма, а работником сервисной сферы (барменом, официантом или продавцом) – девиация. Для таких работ есть женщины, а мужчина в этом качестве не приносит пользы стране.

В одном из советских культовых фильмов, "Берегись автомобиля", есть два героя, изначально задумывавшихся как отрицательные – продавец и спекулянт Дима Семицветов и его тесть-отставник, грубиян и резонер, выращивающий клубнику. Но если в Семицветове зритель прекрасно опознавал бесполезную для общества фигуру даже без упоминания о его незаконной деятельности (молодой здоровый человек работает в сфере услуг), то с тестем вышло сложнее. Его биография прочитывается легко – военный, много лет служивший в разных гарнизонах, а по возрасту вполне возможно и фронтовик. Так что он был полезен для государства и поэтому имеет полное право выращивать клубнику. А что пособничает зятю-спекулянту (при этом презирая его), то может потому, что дочку любит – а это если не полностью извиняет, то многое объясняет.

Проблема полезности остается и сейчас. Для старших поколений люди индустриального общества остаются безусловно полезными. А вот с представителями новой экономики существенно сложнее – даже компьютерщики по полезности проигрывают металлургам или шахтерам. Что же для новых поколений, то для них их профессиональный выбор является абсолютно нормальным, если он соответствует задачам самореализации и обеспечивает приемлемый для них доход. О полезности в советском понимании они либо не думают совсем, либо думают мало.

Алексей Макаркин

t.me

! Орфография и стилистика автора сохранены