Записывая новый выпуск "Уроков истории с Тамарой Эйдельман" о Троянской войне, я, конечно же, все время вспоминала Гомера. Слепого поэта, который не то существовал на самом деле, не то был выдуман, и сам стал частью тех прекрасных легенд, которые подарили нам греки.
У Паустовского есть рассказ о том, как он в Крыму, на берегу моря, объяснял девочке, которая никак не может выучить наизусть стихотворение Пушкина, как надо читать гекзаметр.
"Я начал вслух повторять тот же пушкинский гекзаметр, что читала девочка. Шумели равномерные волны — с моря катилась мертвая зыбь, — и первая строка стихов неожиданно слилась с размером волны.
Пока я говорил: „Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи“, волна успела набежать на берег, остановиться и отхлынуть. И вторая пушкинская строка: „Старца великого тень чую смущенной душой“ — с такой же легкостью вошла в размер второй волны.
По законам гекзаметра в середине строки надо делать небольшую паузу — „цезуру“ — и только после этого произносить конец строки.
Я снова повторил первую строку. Пока я говорил: „Слышу умолкнувший звук“, волна набежала на берег. После этих слов я остановился, выдерживая цезуру, и волна тоже остановилась, докатившись до небольшого вала из гравия. Когда же я произносил конец строки: „божественной эллинской речи“, то мой голос слился с шорохом уходящей волны, не опередив его и не отстав ни на мгновение".
Через некоторое время у писателя начинается бессонница, он читает себе Мандельштама:
"Бессонница. Гомер. Тугие паруса…" И тут он формулирует свою прекрасную, наверное, не соответствующую действительности, но невероятно поэтичную теорию возникновения гекзаметра:
"Гомер создал гекзаметр.
И вдруг мне стало ясно, что слепой Гомер, сидя у моря, слагал стихи, подчиняя их размеренному шуму прибоя. Самым веским доказательством, что это было действительно так, служила цезура посередине строки. По существу она была ненужна. Гомер ввел ее, точно следуя той остановке, какую волна делает на половине своего наката.
Гомер взял гекзаметр у моря. Он воспел осаду Трои и поход Одиссея торжественным напевом невидимых ему морских пространств.
Голос моря вошел в поэзию плавными подъемами и падениями, — голос того моря, что гнало, шумя и сверкая, веселые волны к ногам слепого рапсода".
Я ужасно люблю "Илиаду" и "Одиссею". И еще до того, как я впервые услышала от своего папы пересказ теории Паустовского, мне очень нравилось сидеть у моря и читать Гомера.
Гомер не рассказал обо всей Троянской войне, как часто думают мои ученики. Он просто пел о том, как Ахилл обиделся из-за того, что у него отобрали прекрасную пленницу, отказался дальше сражаться с троянцами, — и о том, что из этого получилось.
Но все то, что было до начала действия "Илиады" и после ее завершения, просто носилось в воздухе, было фоном жизни древних греков, они знали, как родилась прекрасная Елена, как Афродита внушила ей любовь к Парису, как хитроумный Одиссей придумал сделать огромного коня, погубившего Трою…
Да и мы, в общем-то, об этом знаем — но как приятно лишний раз вспомнить…
! Орфография и стилистика автора сохранены
