Начало здесь.
Лозгачёв не помнил, когда провалился в сон. Очнулся он от звука открываемой двери. Бросил взгляд на часы. Стрелки показывали половину девятого утра.
Дверь отворилась, в проёме стоял Никита Хрущёв.
Лозгачёв вскочил со стула.
"Сидите, сидите! — замахал руками Хрущёв. — Можно войти?"
"Входите", — позволил Лозгачёв, продолжая стоять.
Хрущёв вошёл.
"Здравствуйте, товарищ Лозгачёв, — поздоровался он. — Как самочувствие товарища Сталина?"
Лозгачёв посмотрел на Сталина.
"Без изменений. — И стал задавать встречные вопросы: — Товарищ Хрущёв, что происходит? Почему не едут врачи?"
"Едут, едут! — снова принялся жестикулировать Никита. — Скоро будут, совсем скоро! Ах ты, горе-то какое!.."
Он был явно и неподдельно расстроен. Лозгачёв обратил внимание на то, что у Хрущёва красные опухшие глаза, и понял, что тот недавно плакал. Это его тронуло. Контраст с поведением Берии был разительный.
Между тем Хрущёв проявил заботу и о нём.
"Вам бы отдохнуть надо, Пётр Васильевич, — сказал он, рассматривая опухшую физиономию Лозгачёва. — Лица на вас нет..."
"Пока не приедут врачи, с дежурства не уйду!" — ответил Лозгачёв. Сказано это было тоном, не допускавшим полемики.
Хрущёв посмотрел на решительное лицо дежурного коменданта, с опаской взглянул на лежащего на диване Сталина и, утирая рукавом выступившие на глазах слёзы, повернулся и пошёл к выходу.
* * *
Первые врачи появились на Ближней около девяти утра. Среди них были профессора Павел Лукомский, занимавший должность главного терапевта Министерства здравоохранения СССР, Коновалов, Мясников, Тареев и другие. Возглавлял группу медиков сам министр здравоохранения СССР Андрей Третьяков, занимавший эту должность ещё менее двух месяцев.
На то, чтобы установить диагноз, им потребовалось не более пяти минут. Клиническая картина была настолько очевидной, что не подлежала никакому сомнению: обширный инсульт, кровоизлияние в левое полушарие головного мозга, с параличом правой половины туловища и потерей сознания и речи. Принимая во внимание возраст, а также общее физическое состояние пациента, прогноз по возможному развитию болезни мог быть только одним — смерть неизбежна. Но как скоро она наступит, было непонятно.
Кто-то из врачей спросил, когда именно с товарищем Сталиным случилось это несчастье. Ему тут же было наврано, что случилось это минувшим вечером, не ранее семи и не позже половины одиннадцатого. Что, дескать, это известно наверняка, поскольку дежурный офицер охраны видел Сталина около семи вечера живым и здоровым, а видел он его сквозь замочную скважину, когда заглянул в неё, проходя мимо комнаты по коридору.
Для чего они так нагло врали? Это совершенно понятно и легко объяснимо: каждому причастному к этой истории лично хотелось сделать всё возможное для того, чтобы прикрыть собственную задницу. Ни Лозгачёв, ни Старостин, ни Туков, ни кто-либо ещё из охраны и обслуги Ближней не исключал проведения служебного расследования их деятельности в течение 1 марта, и заранее старался обезопасить себя от возможных подозрений в умышленном неоказании помощи заболевшему Хозяину. Никого из этих людей нельзя этим попрекать, тем более осуждать — виноваты в том, что всё произошло именно так, а не иначе, были не столько они как винтики огромной казённо-бюрократической машины, сколько сама эта машина, под управлением которой жизнь в Советской империи была превращена в выморочное существование, не имеющее ни смысла, ни оправдания. Говоря максимально коротко, советский диктатор Иосиф Сталин пал жертвой системы, которую своими же руками и создал. И в этом была та внешне выглядящая парадоксально, но на деле совершенно логично, истина, которая никогда не берётся в расчёт диктаторами. Поскольку диктаторы вообще не способны учиться на ошибках — ни на чужих, ни на собственных.
* * *
Что было дальше — хорошо известно каждому, кто знает историю страны, в которой ему не повезло родиться.
Дальше была агония, продолжавшаяся в течение ещё 85 часов. Были попытки находившихся на Ближней врачей делать вид, что они пытаются спасти Сталина от неизбежной смерти. Была ложь "Правительственного сообщения о болезни Председателя Совета министров СССР и Секретаря Центрального комитета КПСС товарища Иосифа Виссарионовича Сталина" ("В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг <...>"[1]). Были публикации бюллетеней о состоянии его здоровья в прессе — вот один из них, тот самый, из которого абсолютное большинство советско-подданных впервые узнало о существовании явления под названием "Чейн-Стоксово дыхание":
Было величайшее смятение умов в так называемых "широких народных массах", за три с половиной десятилетия большевистской диктатуры доведённых до состояния, при котором такие понятия, как СТАЛИН и ПОМЕР, просто не помещались одно с другим в их сознании...
Но всё это было только флёром, под покровом которого они начали делёжку власти.
* * *
Делить власть приспешники Сталина начали с первых же минут после того, как им стало известно, что он прекратил функционировать в привычном качестве. Первым следствием первичного сговора Берии, Маленкова, Хрущёва и Булганина стало заключение между ними "пакта о ненападении", вторым — снятие опалы с тех членов "сталинской гвардии", которых сам Сталин намеревался пустить в расход во время предстоящего нового Большого террора (Микоян, Молотов и Ворошилов). Пятым участником сговора, несомненно, был министр госбезопасности Игнатьев, без привлечения которого его было бы сложно провернуть. За это ему пообещали должность секретаря ЦК КПСС по кадрам — и обещание выполнили. Ну, а то, что на этом посту товарищ Игнатьев сумел пробыть всего лишь один месяц, после чего его безжалостно выкинули на помойку — так это, как говорили в таких случаях большевики, было следствием марксистско-ленинской диалектики. Что в переводе на нормальный человеческий язык означало: "Никому не верь — а поверил, так и не обижайся".
Процесс делёжки был завершён вечером 5 марта 1953 года. В тот момент Сталин формально ещё был жив, но Смерть должна была прийти за ним с минуты на минуту. Оставив у одра помиравшего Генералиссимуса Булганина и наказав тому немедленно звонить, если всё произойдёт во время их отсутствия, Берия, Маленков и Хрущёв отправились в Кремль, где было собрано чрезвычайное заседание Центрального комитета КПСС и Президиума Совета министров СССР. На то, чтобы осуществить крупнейшее за весь период сталинской диктатуры в СССР переформатирование структуры государственного управления, им потребовалось всего 40 минут. За это время они перераспределили между собой принадлежащие Сталину властные полномочия, разогнали сформированный по его инициативе на XIX партийном съезде в 1952 году Президиум ЦК КПСС и ликвидировали Министерство государственной безопасности посредством поглощения его Министерством внутренних дел, главой которого стал Лаврентий Берия. Никто из "сусликов", как цинично именовал своих холуёв-приспешников сам Сталин, даже не пикнул.
Покончив с переформатированием имперской вертикали, троица высших сановников бросилась обратно на Ближнюю — втайне надеясь, что к их приезду Сталин уже сдохнет. Надежда, однако, не оправдалась — Хозяин был ещё жив. Судьбе было угодно сделать так, чтобы они стали свидетелями последнего акта трагедии под названием "Смерть Сталина".
Примерно без четверти десять вечера диктатор неожиданно для всех, кто столпились вокруг его одра, пришёл в себя и открыл глаза. Взгляд его жёлтых тигриных глаз был совершенно ясен. В них горело неугасимое пламя какой-то абсолютно инфернальной, жуткой, дьявольской ярости, смешанной с болью и отчаянием. Вынести этот взгляд было невозможно. Вслед за тем Сталин медленно поднял левую руку — ту самую, которую в нормальном состоянии не то что поднять, а и согнуть в локте едва мог по причине её сухорукости, ставшей следствием полученной в юности травмы, — и не то указал на что-то видное лишь ему одному, не то погрозил — всем им вместе и каждому в отдельности. Все замерли от охватившего их ужаса. Берия уронил с носа пенсне и побледнел, как мел. Спустя несколько секунд рука Сталина упала на постель, глаза закатились. По телу тирана пробежала сильная судорога и он испустил дух.
В комнате воцарилась мёртвая тишина. Однако продолжалась она недолго. Со свистом выпустив застрявший в лёгких воздух и набрав нового, Берия нацепил пенсне на нос и с явным грузинским акцентом, будто передразнивая кого-то ему одному известного, воскликнул: "Карифей всэх наук!.. Кусок мяса!.." И, повернувшись, бросился к выходу в коридор, на ходу крикнув: "Хрусталёв, машину!"
Это были первые слова, прозвучавшие на планете Земля после наступления постсталинской эры.
* * *
Он и мёртвый продолжал хватать живых.
О жуткой давке, случившейся в Москве 6 марта 1953 года и вошедшей в историю Советского Союза под названием "Ходынка на Трубе", — давке, жертвами которой стали сотни, а быть может, и тысячи москвичей и иногородних, приехавших в столицу СССР, чтобы проститься с трупом диктатора, выставленным на всеобщее обозрение, — написано уже столько, что повторяться не имеет смысла. Единственное, что имеет смысл, — это обнародовать наконец точные цифры погибших в тот день советских граждан. Но ни в постсоветские, ни в неосоветские времена власти предержащие этого отчего-то упорно делать не желают. Логического объяснения этому странному факту не существует. А то, которое существует, имеет откровенно оккультно-эзотерический характер и может устраивать только мистиков и оккультистов, которые всё ж составляют ничтожную часть от общего числа желающих узнать правду о тех трагических событиях.
Но были жертвы не только безвестные, от которых не осталось ничего кроме галош, развешанных на следующий день после давки на Трубной по ветвям окрестных деревьев.
Вскоре после кончины Гения Всех Времён социалистический гулагерь постигла ещё одна подобная неприятность. 14 марта 1953 года из Праги пришло сообщение о внезапной смерти лидера чехословацких коммунистов Клемента Готвальда. Товарищ Готвальд, один из наиболее верных сталинских приспешников среди иностранных коммунистов, имел неосторожность приехать в Москву на похороны Отца и Учителя, не озаботившись надлежащей по сезону экипировкой. И, простояв всю траурную церемонию на злом московском ветродуе в лёгком демисезонном пальтеце, схватил воспаление лёгких, справиться с которым его 56-летний организм не сумел.
Не прошло и пары дней, как недобитые враги и слухачи[2], втискивая свои подлые губы в уши таких же, как и они, подонков советского общества, драматическим шёпотом гнусавили новейшую антисоветскую частушку:
Померли Сталин и Готвальд Клемент.
Настал ис-клю-чи-тель-но сложный момент!
Застыли когорты стальные:
Когда же помрут остальные?!
Из "остальных" тогда никто больше, увы, не помер. До знаменитой эпохи гонок на лафетах было ещё очень далеко. Но начало было положено именно тогда, в марте 1953-го.
* * *
Следующих государственных похорон народам Советского Союза пришлось ждать целых 29 лет. Зато они как тогда, в ноябре 1982-го, начались, так и продолжались в течение последующих двух с половиной лет, когда из этого мира в мир иной один за другим эвакуировались престарелые коммунистические упыри и маразматики Брежнев, Андропов и Черненко. Попутно один за другим исчезали разные прочие вурдалаки: Суслов, Пельше, Устинов и прочие мерзавцы и негодяи. Это было незабываемое время, состоявшее из смеси жути, злобы, ненависти и надежды. Хотелось, чтобы они сдохли все — сразу и как можно быстрее. Увы, надежды эти не сбылись.
Добравшийся глазами до этих строк читатель может задать автору вопрос: а для чего вы мне вообще всё это рассказываете? Неужто я этого всего и без вашей писанины не знал? Или здесь имеется какая-то аллюзия или, там, аллегория? Может, и имеется, но уж больно глубоко она, как видно, запрятана, что так сразу и не найти...
Отвечаю любопытствующим — каждому из вас по отдельности и всем вместе.
Никаких аллюзий и аллегорий здесь нет. Есть здесь только одно — рассказ о том, как помер один из наиболее омерзительных кровавых серийных убийц XX века, умудрившийся за три десятилетия своего правления в нашей несчастной стране уничтожить не менее 40 000 000 (прописью: сорока миллионов) проживавших в ней людей. Людей хороших и разных, умных и не очень, красивых и уродливых, страстно желавших быть его преданными слугами и рабами и пытавшихся противостоять своему порабощению. Людей, чья вина в его представлении заключалась лишь в том, что им выпало быть расходным материалом, из которого он строил свою дьявольскую империю и на чьих костях возводил свою сатанинскую Вавилонскую башню.
Ну и ещё раз привлечь внимание мыслящей части своей читательской аудитории к тому, что и по прошествии 67 лет со дня его физической смерти Иосиф Сталин по-прежнему жив — метафизически. Его присутствие в социально-политической жизни России ощущается явственнее некуда. Сталина в ней так много, что то и дело возникает ощущение, что он таки вылез из своей ямы подле кремлёвской стены и разгуливает по стране, ухмыляясь и показывая пальцами "длинный нос". Иногда кажется, что его тараканьи усища вылезают даже из кухонной розетки, в которую воткнута вилка холодильника. Я рассматриваю это как сознательное и злонамеренное преступление, творимое ныне существующим в России гэбистско-воровским режимом против её граждан. Преступление, за которое главари этого ублюдочного режима, вне всякого сомнения, понесут положенное наказание. Каким оно будет и когда их настигнет — предсказывать не возьмусь. Но в том, что оно их обязательно настигнет, ни малейших сомнений не испытываю. Если и не до предстоящих в обозримом будущем новых государственных похорон, то уж сразу после — непременно. Это, как принято образно выражаться в подобных случаях, даже к бабке не ходи.
Ну, а о том, что надо сделать с самим Сталиным, я уже писал, так что повторяться не стану. Это эссе будет актуальным до тех пор, пока изложенная в нём программа не будет претворена в жизнь.
Примечание.
Прямая речь реальных персонажей является реконструкцией, осуществлённой по различным мемуарным, в том числе и беллетризованным, источникам и не претендует на полную историческую достоверность.
[1] Правда. 1953. № 63. 4 марта.
[2] Советские граждане, слушавшие передачи зарубежных антисоветских радиостанций и пересказывавшие содержание услышанного своим знакомым.
