Киргизия в этом смысле – своеобразное "слабое звено" Средней Азии. Республика сравнительно слабее развита в индустриальном отношении, нежели Казахстан или даже Узбекистан, довольно поверхностно исламизирована – религия здесь существует, скорее, в форме культурно-бытовой традиции, но почти не затрагивает сферы идеологии, а национальная карта страны остается достаточно пестрой, чтобы говорить о единстве киргизской нации. При этом Киргизия занимает важное геополитического положение – через нее проходят транспортные коридоры из Китая в Каспийский регион и дальше на Запад.
Давайте вспомним, что несколько лет назад Киргизия фактически пошла на территориальные уступки Китаю, а радикальная исламская контрэлита из южных районов республики на протяжении месяцев успешно противостояла регулярной армии. Да и почти мгновенная смена власти в 2005 году в результате "революции тюльпанов" наводила на мысли о нестабильности Киргизии как государства. Несамостоятельность политики республики проявлялась и в одновременном размещении на своей территории как российских, так и американских военных объектов. Киргизское руководство, признавая слабость своей внешней политики, по большей части пыталось лавировать между интересами крупных геополитических игроков. А внутри страны пыталось строить некий "мягкий" вариант восточного авторитаризма.
Характерно, что именно оппозиционные нынешнему правящему режиму элиты, а не народ выступили сегодня инициаторами пересмотра Конституции в пользу ограничения власти президента и делегирования части властных полномочий парламенту. В этом существенное отличие Киргизии, от той же Украины, где "оранжевые партии" смогли мобилизовать на свою сторону большое количество обычно аполитичного населения. Волнения и перестановки в Бишкеке как не сказывались, так практически не сказываются на жизни киргизской провинции.
Однако не все так плохо, как может показаться на первый взгляд. Ограничение роли президента само по себе – неплохой шаг в сторону демократизации, так как на Востоке даже избранный лидер со временем стремится стать неограниченным правителем. Это видно и на не слишком удачном примере бывшего президента Киргизии Акаева, и на более удачных примерах его соседей – Каримова, Назарбаева, Рахмонова и, тем более, Ниязова.
Также в Киргизии складываются некоторые предпосылки, если не для построения демократии в западном понимании – в Средней Азии не было подобного прецедента, то для складывания системы сдержек и противовесов межклановых отношений. В этом смысле показательным было и избрание на пост президента после свержения Акаева умеренного политического функционера Курманбека Бакиева вместо популярного в народе харизмата, выходца из спецслужб и открытого оппозиционера Феликса Кулова.
Другими словами, после краха Акаевского режима политические оппоненты в Киргизии предпочитают договариваться, а не воевать. И даже нынешний кризис не вылился в кровавую бойню, что говорит о желании оппозиции воздействовать на власть политическими, хотя и предельно жесткими, методами.
Такая система может быть продуктивней единоличной власти восточного правителя, подавляющего все и вся и не стремящегося к какому бы то ни было диалогу с оппозиционным силами. Сложность власти в Киргизии особенно актуальна в условиях исламистских угроз с юга, постепенной экспансии Китая и закулисных драк России и США за сферы влияния в Средней Азии. В противном случае Киргизия может стать идеальным плацдармом для сил, заинтересованных в дальнейшей дестабилизации среднеазиатского региона.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
