У состояния катастрофы, в которой с конца 2019 - начала 2020 года находится Россия, есть весьма важная особенность.
В этом состоянии единственный вид управления, который доступен для власти — это управление мобилизационное. То есть, экстремальное. Будь у власти проект развития, она бы попыталась провести переход в направлении этого проекта, так как катастрофа — это не только плохо, но и хорошо: в ее ходе предыдущая модель управления необратимо разрушается, а значит — система перестает обладать сопротивлением к трансформации.
Однако управляющий страной контур деградировал до состояния, при котором он не может создавать институты новой посткризисной (а точнее, посткатастрофической) социальной системы.
Как пример, можно привести попытку провести в 2020 году трансферт власти примерно по казахстанскому сценарию с выделением особого статуса уходящего Путина и создания под него суперструктуры, находящейся в особом положении по отношению к трем ветвям власти (при всей условности этого понятия для докатастрофической России). Такой суперструктурой должен был стать Госсовет, однако понять, что именно должно было быть заложено в его функционал, уже невозможно: примерно к апрелю 2020 года по каким-то причинам проект перехода провалился, почему и появилась на трибуне Терешкова с письмами трудящихся и предложением "обнуления". Которое вообще не предусматривалось в исходно объявленном 15 января 2020 года плане трансферта.
Подключение к "пандемии" оказалось для режима важным с точки зрения перехода к экстремальным методам управления, так как "нормальные" перестали для него работать.
Однако у экстремального управления есть отличительная особенность — оно ресурсозатратно. И достаточно быстро "проедает" свой собственный административный ресурс. По истечении второго года "пандемии" можно было видеть, что власть утратила способность и к убеждению страхом и принуждению террором населения исполнять её решения. Население встречало каждое новое решение усиливающимся бойкотом, а режим так же быстро утрачивал способность реагировать на такой ответ со стороны общества.
Когда я проводил в 2021 году несколько семинаров, то высказал предположение, что к весне-лету 2022 года власть подойдет к критической точке, в которой она перестанет контролировать развязанную ею войну против населения, а потому придется либо прекращать ковидный террор и пытаться переходить к нормальным методам управления за счет создания "российского Донбасса", то есть, территории абсолютной энтропии, которую власть не контролирует, но куда она имеет возможность сбрасывать накопленную энтропию с остальной территории. Либо создавать новый кризис, гораздо более тяжелый, чем "пандемия". Более тяжелый кризис позволит перезапустить систему управления, поднять уровень насилия и обеспечить контроль над всей территорией.
Я ошибся примерно на три месяца, власть начала спецоперацию чуть раньше — в конце февраля. Причем уже в марте ковид исчез. По понятной причине — свою роль он отыграл, больше из него выжать было нельзя.
В скобках можно сказать, что Китай, который пришел к своему ковидному кризису примерно по схожим причинам, сумел вытянуть кризис чуть дольше — не два года, как Россия, а три. И вышел из него по первому сценарию, где "китайским Донбассом" стала не географическая территория, а ряд отраслей экономики Китая, которые сегодня превращаются буквально в руины. Это, конечно, строительная отрасль, которая идет буквально вразнос, и куда сейчас сбрасываются все накопленные "плохие долги". Ну, не все, но значительная их часть, слегка "расшивая" остальную экономику и возвращая её относительную управляемость. Так как Китай — это условно-рыночная экономика, то крах строительной отрасли не приведет автоматически к национальному кризису, как это произошло в рыночной экономике США в 2008 году. Тем не менее, кризис есть кризис, и перспективы у строительной отрасли Китая пока весьма туманные.
Возвращаясь к России. Сегодня, по истечении двух лет СВО, можно снова констатировать, что система управления исчерпала свои возможности. Точнее, почти исчерпала. И перед ней возникает та же самая "вилка" - либо новый масштабный кризис, гораздо более тяжелый чем СВО, либо создание "российского Донбасса" - то есть, субъекта, внутреннее управление которым будет утрачено, но будет оставаться внешняя возможность сбрасывать туда накопленный за четыре последних года катастрофический потенциал неразрешимых противоречий, и переход к относительно нормальному управлению в остальной части системы. Уточню: под "русским Донбассом" я понимаю не только некую условную территорию, а именно социальный субъект, который может быть более-менее точно определен. Это может быть отрасль экономики, как в Китае. Это может быть какая-то социальная группа, война с которой позволит перебрасывать в зону этой войны накопленные противоречия. Неважно. Важно то, что без создания такой зоны полной катастрофы невозможно перераспределить общий накопленный груз противоречий.
В качестве примера выделения социального субъекта, выполняющего роль "российского Донбасса" могу навскидку предложить решение власти о борьбе с радикалами-экстремистами, толкающими нас в ядерный конфликт. И пустить под нож всех тех, кто сегодня проявляет максимальный экстремизм — всех этих военкоров, пропагандистов (не всех), артистов-солистов и прочих тех, кто призывает сегодня к армагеддону. Кстати, ничего нового: именно таким образом был прекращен террор тридцатых годов, когда в биореактор отправили Ежова и его банду садистов и убийц.
Хотя они вполне ревностно исполняли возложенную на них высокую миссию зачистки партийной номенклатуры от героев Гражданской — таких же кровавых палачей, не умеющих ничего другого. Однако террор вышел из под контроля, и его было решено прекращать. "Донбассом" как раз и стала особая социальная группа, которую затем назвали "ежовщиной". В общем, ничего особо нового, всё как обычно.
Второй сценарий, по которому может пойти режим — перекрыть нынешний катастрофический сюжет еще более катастрофическим. И, кстати, определенные контуры этого имеются: предложение Трампа захватить Прибалтику с последующим ее разменом на перемирие на Украине, да еще и на условиях Кремля — заманчиво. Правда, для этого придется войти в конфликт с НАТО, уж явно более серьезный кризис, чем СВО.
В любом случае начинает играть свою роль фактор времени. Как и в случае с "ковидом" - есть некий предел, за которым управляемость нынешними процессами может быть с очень высокой долей вероятности утрачена.
На мой взгляд, критической чертой может стать следующая весна. Плюс-минус (скорее, плюс) несколько месяцев. Далее режим будет просто не в состоянии одновременно проводить внутренний террор и СВО. Что-то начнет рассыпаться. Поэтому будущая зима — это тот предел, за которым процессы могут принять обвальный характер, а потому придется что-то решать и делать уже очень скоро. От силы полгода. Пока всё идет по сценарию нового, еще более жесткого кризиса. Во всяком случае, достаточно много маркеров, которые указывают именно на такое развитие событий.
У всех этих последовательных кризисов в состоянии непрекращающейся катастрофы есть слабое место: каждый из них оставляет после себя неразрешимые противоречия. Которые из острой стадии переходят в хроническую, но все равно продолжают потреблять ресурс управления. Рано или поздно (скорее рано) возможности системы по контролю станут недостаточными для управления этими накопленными противоречиями, и тогда никаким новым кризисом ситуацию уже не изменить. Начнут происходить примерно такие же процессы, как этой зимой с трубами отопления: каскадные катастрофы, которые невозможно прогнозировать, так как они будут возникать спонтанным образом.
Подытоживая: думаю, что ближе к лету мы увидим подготовку к одному из двух возможных сценариев выхода из СВО. При этом нужно понимать, что сама СВО останется, так как является неразрешимым противоречием. Речь идет только о том, чтоы выйти из острой фазы этого процесса и "замести" его под ковер. Критическая точка — примерно весна будущего года, значит, решение по выходу придется принимать раньше. А вот какое именно — это пока вопрос. Я полагаю, что через новый ещё более жесткий кризис, тем более, что проекта перехода к нормальному управлению нет и в помине. Но могу и ошибаться.
! Орфография и стилистика автора сохранены
