Тема доносов в последнее время стала весьма актуальной, что возобновило легенду о всеобщем доносительстве в советское время, особенно на пике репрессий. Посмотрим на конкретном примере, как все было.
Итак, в селе в нескольких десятках километров от районного центра служит священник, которого власти считают неблагонадежным. Начинается его разработка. Осенью 1937 года в ходе этой разработки удается получить показания женщины, работавшей уборщицей в храме. Она признает, что священник враждебно настроен по отношению к советской власти, но ничего особо компрометирующего не приводит – например, сообщает следователю, что священник говорил о том, что раньше дети были послушными, а теперь – нет. На основании только этого арестовать даже в 1937 году было невозможно.
До конца 1937 года новых показаний против священника нет. В январе 1938 года (видимо, когда принципиальное решение об аресте священника уже было принято) в город вызывают местного жителя, бывшего красноармейца времен гражданской войны, который дает нужные показания. О том, что священник прилюдно проклинал колхозников и осуждал сталинскую конституцию. Эти показания становятся главным аргументом для ареста (через 20 лет, во время процесса реабилитации, этот свидетель будет продолжать утверждать, что священник советскую власть не любил, но признает, что лично от него контрреволюционных высказываний не слышал). Плюс свидетель подписывает и показание о том, что священник ранее уже судился за антисоветскую агитацию (через 20 лет он скажет, что ему об этом сообщил следователь – кстати, за агитацию священник на самом деле не судился; его судили за неспособность заплатить налог).
Через несколько дней после получения ключевого показания священника арестовывают, и уже в феврале расстреливают по приговору "тройки". Виновным себя он не признает, но на приговор это не влияет. Между этими событиями на всякий случай вызывают еще одного свидетеля, который сообщает о том, что слышал про антисоветские разговоры, которые вел священник. Но сам лично смог привести настолько невнятный пример, что даже в обвинительное заключение его включить не удалось.
И больше ничего. Хотя в ходе реабилитации (а она проводилось тщательно, вопреки утверждениям современных сталинистов о том, что реабилитировали всех без разбора) становится известно, что в город по этому же делу вызывали еще минимум двоих человек, в том числе председателя колхоза – но их показаний в деле нет. Значит, ничего сколько-нибудь пригодного для приговора они не сообщили (вспомним историю с монахиней, когда даже невинные рассуждения оказались в деле). И еще незадолго до ареста у священника произошел словесный конфликт с местным милиционером, который в запале обещал его посадить. Но и показаний милиционера в деле нет – значит, подумал и не сообщил.
Что следует из этого "рядового" дела? Что люди не спешили доносить в инициативном порядке. Что даже на допросах в качестве свидетелей, когда им лично ничего не угрожало, они обычно не "топили" ближнего своего (допросы обвиняемых – другая трагическая история). Что свидетели, способные подписать все, что хотел следователь, конечно, всегда находились – но их было немного.
Это, конечно, "рядовые" дела – статусные люди гораздо чаще становились предметами пристального внимания осведомителей. Но это тоже другая история.
И, кстати, председатель колхоза, который не дал показаний против священника, потом пошел на фронт рядовым и погиб в 1943 году.
! Орфография и стилистика автора сохранены
