В конце мая в Москве состоялась ежегодная конференция под эгидой Государственного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), посвященная адаптации россиян к "геополитическим изменениям" – термин, которым в российском информационном пространстве обозначается война с Украиной. В итоге даже у лояльных власти социологов получился не слишком воодушевляющий для Кремля портрет среднестатического россиянина как апатичного и безвольного человека, озабоченного прежде всего стремлением сохранить собственный внутренний комфорт, пишет Russia.Post, проект Джорджтаунского университета.
Благоразумная апатия
По словам социолога Артемия Введенского, существует довольно большая (около 30%) группа россиян, которые одновременно поддерживают решения и о дальнейших наступательных действиях в ходе войны, и о мирных переговорах. Иными словами, довольно большое число россиян не имеет четкой позиции относительно "специальной военной операции".
Схожее мнение высказали и другие участники конференции. Директор группы "Финансовое поведение" компании "инФОМ" Людмила Преснякова и вовсе назвала апатию и принцип невмешательства "политической ценностью" общества. С ней солидарен и другой выступающий, Никита Савин, предложивший свой термин для стратегии отказа от участия в политике – "спираль благоразумия".
Участники конференции далеко не первые, кто пытается убедить российские власти, что инфантилизм и аполитичность общества – это благо для них. Однако подобные рассуждения на конференции под эгидой государственной социологической службы показывают, что власти так и не удалось добиться патриотической мобилизации. О том же свидетельствуют и фокус-группы, которые проводят Телеграм-каналы, курируемые Администрацией президента: основная масса людей, формально поддерживающих "спецоперацию", не склонна героизировать ее участников и не горит желанием лично отправляться на фронт.
Нормализация ненормальности
Непоследовательность позиции тех, кто формально причисляет себя к "сторонникам спецоперации", подчеркивают и независимые социологи. Как отмечает научный сотрудник Исследовательского центра Восточной Европы при Бременском университете Светлана Ерпылева, за прошедшие месяцы сторонники войны не изменили свою позицию, однако их восприятие происходящего становилось более "лоскутным" и противоречивым.
Основатель проекта "Хроники" Алексей Миняйло также утверждает, что "у большинства россиян (60%) нет даже минимально непротиворечивой позиции". Научный руководитель "Левада-центра" Лев Гудков отмечает, что поддержку боевых действий в Украине декларируют более 70% опрошенных, но эта поддержка представляет собой "чистый конформизм и оппортунизм".
Проблема заключается в том, что в условиях жесткой цензуры невозможно отделить внешний, формальный конформизм от внутреннего, при котором человек, желая сохранить внутренний комфорт, стремится убедить себя в том, что официальные заявления властей соответствуют его собственной позиции.
Именно о таком внутреннем конформизме говорят социологи, отмечая, что россияне в каком-то смысле "знают правду", однако не хотят признаться себе в этом знании, не понимая, как жить с ним дальше. С этой потребностью вытеснить неудобную правду специалисты связывают агрессивное отторжение альтернативной информации, порой приводящее даже к разрыву отношений с близкими.
Не имея возможность отрицать сам факт войны, такой человек пытается отрицать вину России в происходящем, тем самым сохраняя для себя иллюзию, что он живет "в нормальной стране", а значит, и его собственная жизнь сохраняет "нормальность". Благодаря этим психологическим установкам пропагандисты могут не особенно заботиться о логичности производимого ими контента – его потребители рады обманываться, выбирая подходящие для себя версии рационализации войны из разнообразия пропагандистского "предложения".
Можно выделить три основных формы такой рационализации.
Первая из них – это поиск различных оправданий начала так называемой "спецоперации". Эта реакция была основной в первые месяцы полномасштабной войны и поддерживалась множеством пропагандистских нарративов, которые сводились к формуле: "Россия была вынуждена начать "спецоперацию", чтобы предотвратить гораздо более страшные последствия". Чтобы усилить страх, в ход шли фейки о создании Украиной ядерного оружия, фантазии о том, что американские биолаборатории производили биологическое оружие и так далее.
В то время, как большинство пропагандистов старались придерживаться риторики о "вынужденной спецоперации" и утверждали, что "Америка втянула Россию в войну", разрушая тем самым действующий миропорядок, их коллеги заявляли о том, что уничтожение "англосаксонского миропорядка" является "исторической миссией России", и именно поэтому ей в любом случае надлежало начать войну. Нередко эти противоречащие друг другу формулировки звучали из уст одних и тех же людей.
Для тех же, кому противоречивые объяснения кажутся неубедительными, пропаганда предлагает универсальный аргумент: неважно, как именно началась война, но у России нет теперь иного пути, кроме победы, иначе страна неминуемо будет уничтожена. Этот нарратив, возникший примерно через пару месяцев после начала войны, сегодня является определяющим и, пожалуй, самым эффективным. С одной стороны, он поддерживает страх россиян перед возможным поражением и заставляет их сплачиваться вокруг Кремля, а с другой стороны – позволяет не думать ни о целях, ни о причинах "спецоперации".
На этом фоне растет число россиян, воспринимающих войну как некое природное явление, начавшееся словно само собой. Когда причины конфликта отходят на задний план, людям становится легче воспринимать войну, как данность. Такое "фоновое" восприятие войны без рефлексии ее причин можно назвать в качестве еще одной формы ее рационализации. Последние опросы "Левада-центра" демонстрируют рост числа тех, для кого война стала "естественным", привычным состоянием: почти половина россиян считает, что война будет длиться больше года. Год назад с такой оценкой соглашались вдвое меньше опрошенных.
При описании бомбардировок украинских городов Россия практически не упоминается, что также облегчает восприятие войны как фона и к тому же позволяет торжествовать над "врагом", не вызывая неприятных мыслей об ответственности. Например, Телеграм-канал сайта "Украина.ру", официально входящий в МИА "Россия сегодня", ежедневно (и весьма злорадно) сообщает об обстрелах украинской территории, однако делает это в подчеркнуто обезличенных формулировках: "Взрывы в Киеве", "Пишут о взрывах в Харькове", "В Хмельницкой области работают "Герани", "Что-то горит во Львове" и так далее.
Третья форма рационализации представляет собой важнейший пропагандистский тезис о том, что именно Запад первым напал на Россию. Этот нарратив воспринимается особенно охотно, поскольку позволяет россиянам воспринимать войну исключительно как оборонительную.
При этом часть пропагандистов уверяет, что "вражеское нападение" произошло еще несколько десятилетий назад, и с тех пор страна находилась под западным неоколониальным игом. Любопытное объяснение сути "ига" предложил полковник Службы внешней разведки в отставке Андрей Безруков. По его словам, Россия обязана "уплачивать дань" в форме денег, которые российские элиты вывозят за рубеж, разграбляя страну.
Председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов также утверждает, что Россия находится под "западным игом", и доказывает, что нынешний "конфликт" позволяет окончательно "сбросить его". Оправдание войны как "битвы за суверенитет" против неоколониализма использует и Владимир Путин, заявляя, к примеру, что "страна может быть либо суверенной, либо колонией", и без суверенитета "у нее нет шансов выжить в жесткой геополитической войне. Часто пропагандисты объясняют причины "НАТОвской агрессии" против России тем, что Соединенные Штаты "не могут смириться с утратой положения гегемона".
Стремясь сделать войну психологически приемлемой, некоторые даже находят в ней положительные стороны. Сюда относится, в том числе, пропагандистский тезис об "очищении" российского общества и о том, что благодаря войне чиновники стали ближе к народу. Мечты простых россиян об "очищении" элит и общества активно использует и сам Путин, заявляя, что "в условиях санкций произошло очищение", а "Россия оказалась сильнее, чем сама ожидала".
Способы адаптации к войне
Среди тех, кто так или иначе поверил пропаганде или позволил ей себя убедить, можно выделить разные способы адаптации к войне. Первая реакция – это уже упомянутая апатия и уход во "внутреннюю эмиграцию", что, учитывая высокую атомизацию российского общества, является самым распространенным способом защититься от стресса. Плюс подобного подхода в том, что впоследствии такой человек еще вернуться к нормальной жизни и адаптироваться к иной, даже диаметрально противоположной идеологии.
Второй способ адаптации можно обозначить как квази-участие в войне. Таким "вкладом в войну" является, к примеру, личное участие в пропаганде или написание доносов на инакомыслящих. Сами доносчики порой признают, что их основной мотив – страх перед будущим поражением и необходимостью выплат репараций Украине, которая будет осуществляться за их счет. Расправы над "врагами", которые критикуют собственное правительство, дают доносчикам надежду, что благодаря их бдительности поражения удастся избежать.
Убежденность в том, что Россия ведет справедливую войну, кого-то побуждает к самой опасной реакции – участию в войне с оружием в руках. К сожалению, число людей, непосредственно вовлеченных в военные преступления, растет даже несмотря на сохраняющуюся аполитичность большинства россиян. Отчасти это связано с продуманной политикой государства в части вовлечения в войну "добровольцев" и контрактников, однако по большей части, как отмечают социологи, с самой логикой течения войны. Специалисты называют в числе факторов, влияющих на рост поддержки "спецоперации" и растущий страх наказания, и события предыдущего месяца.
Так, согласно данным "Левада-центра", в мае доля сторонников продолжения "спецоперации" заметно выросла и впервые с августа прошлого года незначительно превысила число сторонников мирных переговоров. По мнению директора центра Дениса Волкова, это вызвано, с одной стороны, фронтовыми успехами "вагнеровцев", позволяющим обывателям "почувствовать вкус" к продолжению войны; с другой стороны – с диверсиями и атаками на российскую территорию. По мнению Дениса Волкова, все эти события создают тревожный фон, который сопровождается ростом ожесточения.
Тем не менее, социологи предупреждают, что дальнейшая способность общества адаптироваться к войне напрямую зависит от способности власти поддерживать социально-экономическую стабильность и как можно дольше избегать прямого вовлечения в конфликт широких слоев населения. В противном случае, по их мнению, общий тревожный фон "может кристаллизоваться и найти выход в самый неподходящий для власти момент".
! Орфография и стилистика автора сохранены
