Сейчас часто стали вспоминать Версальский мир (это когда Германия в 1919 подписала договор, по которому лишалась части территорий, урезала армию до 100 тысяч человек, платила огромные репарации, да еще и официально объявлялась виноватой во всех бедах).
Линию обычно рисуют такую: вот над побежденными поиздевались, и они, переживая сильнейшую обиду, возжелали реванша и проголосовали за Гитлера.
На первый взгляд такое изложение вполне корректно – однако реальная канва событий содержит несколько нюансов, которые меняют смысл.
То, что Германия проиграет, было неочевидно до самых последних месяцев войны. Только осенью 1918, когда:
1) сколлапсировали союзники Германии,
2) британо-американские войска прорвали линию Гинденбурга, – немецкое командование стало о чем-то догадываться.
Итак, генерал Людендорф сообщил гражданскому руководству, что ситуация на фронте аховая, и оборона держится едва-едва. Политиков новости шокировали: ведь их до последнего кормили сказками, что все хорошо, и осталось немного поднажать.
Кроме того, Людендорф в своем обычном стиле закатил истерику и заявил, что армией он командовать отказывается.
(Как известно, Людендорф работал в двух режимах: либо "дела идут великолепно, завтра победим", либо "всё пропало, у меня нервный срыв, к ужину враг будет в Берлине" – все мы немного Людендорф)
Так на гражданские власти обрушились сразу: и коллапс фронта, и истерика военных, и внутренний кризис. Из такого расклада думать можно было только о мире.
И существовало мирное предложение, которое в целом немецкому правительству нравилось: "14 пунктов" американского президента Вудро Вильсона. Вильсон там предлагал мир "без победителей" – т.е., прекратить войну как можно скорее, без потерь и ущерба для всех сторон.
Но там же, в "14 пунктах", Вильсон выставлял и условия: демократизация, самоопределение нац.меньшинств, добровольные шаги навстречу миру.
Прикинув так и эдак, гражданские власти поняли, что по первому пункту дела обстоят совсем скверно. В октябре Германия попыталась демократизироваться: канцлером стал известный либерал принц Макс фон Баден, власть кайзера максимально ограничили, и т.п.
Дальше немецкое правительство обратилось к Вильсону: мол, 14 пунктам соответствуем, поспособствуйте заключению мира.
В процессе переговоров Вильсон опять несколько раз подтвердил, что новая, демократическая Германия получит "почетный мир".
Но 9 ноября 1918 года в Германии произошла уже настоящая революция.
Кайзер отрекся, к власти пришли социал-демократы, Германия стала республикой.
"14 пунктов" теперь были не просто выполнены – а перевыполнены.
11 ноября было подписано Компьенское перемирие. Оно прекращало боевые действия – но, чтобы подвести черту под ПМВ, нужен был мирный договор.
Над ним работали с января 1919, и в мае условия мирного договора стали известны.
Эти условия грянули, как гром среди ясного неба. Никакого справедливого, почетного мира без аннексий и контрибуций – а нечто совсем, совсем противоположное.
Послевоенная Германия была разобщена по самым разным вопросам; но вот ненависть к Версальскому миру стала всеобщей.
И вот что важно: до мая 1919 в Германии царила эйфория – окончанию войны радовались, революция воспринималась как вожделенное национальное освобождение (кто сказал "Февраль"?)
Но эта эйфория в значительной мере подпитывалась верой в то, что с новой, демократической Германией обойдутся справедливо (повторюсь, Вильсон сам это подтвердил). Немцы считали, что они сложили оружие на определенных условиях, они поверили Вильсону – а ему верить не стоило.
В Версале оказалось, что для победителей нет разницы, какая Германия перед ними – старая, "деспотическая", или новая, демократическая.
Германия все равно должна была за все заплатить.
Иными словами, проблема Версаля не в самих условиях мира (пускай и поганых). Проблема в несовпадении реальности и ожиданий, в болезненном крушении доверия и надежд. В том, что, в конечном счете, рождение немецкой демократии навсегда было увязано с горечью – как это воспринималось – предательства.
! Орфография и стилистика автора сохранены
