Мой приятель, веселый язычник,
гнушающийся креста,
спросил меня: не зазорно ль
называться рабом Христа?
Мол, так не любить свободу,
чтоб лезть добровольно в ярмо.
Я не знаю, что тут ответить.
Время сказало само.

Когда империя строит
самое себя на крови,
себя почитая святыней
праведности и любви,
когда грохочут раскаты,
не смолкая ни ночью ни днем,
салютов, оваций, поллюций
(примерно так и живем),
когда князья сего мира
говорят: умри за пятак,
я не буду рабом Империи.
Я выбираю Христа.

Когда меня покупают
за позолоченный грош
(мотивируя тем, что по жизни
и того-то не наживешь),
когда соблазняют славой,
призовые сулят места,
я не буду рабом обстоятельств.
Я предпочту Христа.

Когда всеобщее счастье
захватывает эфир
и на крылатых ракетах
разносится русский мир,
когда говорят о братстве,
сладострастно тиская кнут,
когда из каждого утюга
по любому поводу врут,
а социошизофрения
крепка, как бухло из крота,
я не буду заложником этой системы.
Я уж лучше - рабом Христа.

Про трудности перевода
говорили не раз и не два.
Он Сам называл нас друзьями
и дал сыновьи права.
И да, Он нелицеприятен,
Он судит по правде Своей.
для Него война - это мерзость,
развязавший ее - злодей,
и через линзу Писанья
реальность уже не та.
Я не буду рабом государства,
которое против Христа.

Высокая честь и дерзость - 
взять и просто понять,
что ты никому другому
не желаешь принадлежать.
Но бывший мой друг не услышит,
что хотелось бы мне сказать.
Он ушел по повестке на ту войну,
которую в нашей свободной стране
войною нельзя называть.

 

*  *  *

В нашей Родине-Матрице
дела обстоят вот так.
По цифровому следу
шлют гвардию и собак.

На всех цифровых площадках
широкой моей страны
Жгут цифровые книги,
которые стали вредны.

Пока вышибают двери,
времени хватит как раз,
чтобы стереть улики
и симку смыть в унитаз.

Отсюда бегут айтишники,
здесь не собирают компов.
Горят цифровые факелы
у диджитал-штурмовиков.

*  *  *

In Umbra

Нет, мой хороший, они все равно не смогут.
Даже засыпав камнями и ржавым пеплом.
Даже смеясь над нами, глумясь над теми,
кто для тебя дороже всех и больнее.

Нет, моя радость. Они все замажут грязью,
каждую форточку, крохотное окошко,
воздух отравят отдушкою парфюмерной,
скажут: вот это сад, других не бывает.

Нет, не сжимай бессильные злые руки,
слушая стук шагов по лестничной клетке.
Сердце мое, они умрут. Не сумеют.
Сердце мое, их снесет пургой и метелью.

Мало ли что несет он, блекочет, млеет,
мало ли что ему воют в ответ на блекот.
Нет, мой хороший, не верь. Мы поставим чайник.
Выйдем с тобой покурить, вернемся в квартиру,
чаю заварим, тихо замрем обнявшись.

Боже, храни ушедших. А тем, кто остался, -
Вера, Надежда, Любовь. И матерь их Софья.
Как там в той книжке было? В какой, не помню.
Кто до конца претерпел - говорят, спасется.

Тикки А. Шельен

t.me

! Орфография и стилистика автора сохранены