Сталинские репрессии, особенно пиковые, те, что во время Большого террора 1937-1938, явление парадоксальное. Особенно если сравнивать с другими —похожими по масштабам и характеру — кампаниями массовых убийств.
О причинах Холокоста, например, никто из серьезных историков уже давно не спорит, дискуссии ведут о деталях и тонкостях. Со сталинским террором все ровно наоборот: детали, худо-бедно, известны и понятны — а вот с глобальным вопросом “и зачем все это было” до сих пор нет определенности.
Большой террор не был спровоцирован кризисной ситуаций, наоборот, советская власть в тот момент чувствовала себя хорошо и спокойно. Войны никакой СССР не вел. Гражданская закончилась, прости Господи, еще в 1922. Больше того, массовый террор, наоборот, вредил устойчивости сталинской власти: и в экономическом плане, и в военном смысле — репрессировать 40 тысяч офицеров перед самым началом ВМВ решение, скажем прямо, почти суицидальное.
Со стороны выглядит это так: все было нормально, и ВДРУГ, ни с черта, сталинский режим берет и за год убивает 765 000 человек, а еще примерно миллион двести тысяч отправляет в концлагеря. Гробит производительность, разносит армию, рушит лояльность значительной части своего же населения.
Таблица по жертвам сталинского правления из нового мета-исследования Журавской, Гуриева и Маркевича, здесь наглядно систематизированы известные данные
См.: Zhuravskaya, Ekaterina and Guriev, Sergei and Markevich, Andrei, New Russian Economic History (November 13, 2021). Journal of Economic Literature, forthcoming, Available at SSRN
До сих пор историки бьются, предлагая разные объяснения. Биополитика — уничтожение неугодных социальных групп должно было помочь создать новое общество (эта линия увязывается с утопической идеологией сталинского режима). “Ситуационные” объяснения: укрепить власть, запугать, чтобы подавить недовольство, и т.п. “Извращенная логика безопасности”: в ожидании войны уничтожить те соц.группы, которые предадут или встанут на сторону врага (важно: эта извращенная логика безопасности тоже, конечно, имеет идеологическое происхождение — идеология определяла, кто встанет на сторону врага, кто нет, кто подозрительный, кто достойный доверия и т.п.)
Ну ладно: о причинах в публичном поле вроде бы нормальная дискуссия ведется. Но ведь самое важное и самое интересное касательно сталинского террора это его МЕХАНИЗМ. И вот с механизмом как раз и надо разобраться.
А вот и схема. Да, самодельная, да, и даже не пейнт, зато все понятно!
Итак, откуда террор начинался? С самого верха: из Политбюро ЦК ВКП(б), или, говоря проще, из главного органа, управляющего партией. Иными словами: от Сталина и его "ближнего круга", Молотова, Ворошилова, Кагановича и т.п. От Политбюро исходил не только изначальный импульс, но и контроль над действиями, цифрами, и даже над мелкими деталями: например, освещать ли тот или иной арест в прессе.
Террор оформлялся в виде лимитов: сочиняли приказ, где значилось: “репрессируйте столько-то врагов народа”. Термин “лимиты” тут ключевой — в приказе прописывались конкретные цифры.
Дальше НКВД, исполнительный орган террора, спускал эти лимиты на места: каждое региональное отделение НКВД получало свой лимит (посмотреть, как это выглядело, можно, например, в знаменитом приказе № 00447).
Вот интересный документ: здесь видно, как определялись лимиты. Сперва ЦК запрашивало их у соответствующих органов, партийных и НКВД, на местах, от них получало примерные цифры, и, исходя из них уже, утверждало "лимиты". Подписи Сталина и прочих отлично видны. (Откуда цифры у органов на местах, поговорим дальше)
Теперь давайте представим себя простым свердловским чекистом, который такой лимит получил. Ему, то есть нам, нужно где-то взять 10 тысяч врагов народа, и взять не за год, а вот прямо сейчас. Где мы их будем брать?
(голос из зала: “Доносы!”)
Мало что навредило адекватному пониманию истории, как некоторые интеллигентские штампы (ЧЕТЫРЕ МИЛЛИОНА ДОНОСОВ!) Архивная работа последних тридцати лет убедительно показала, что доносы в механизме террора играли небольшую роль. Где-то внизу, в отдельных случаях, на них могли, конечно, среагировать; особенно по мере того, как маховик репрессий раскручивался.
Однако в целом механизм террора доносы не подразумевал, да и не мог по техническим причинам — где вы за короткий срок наберете доносов на 10 000 человек? Вы годами их копили в подвале на всякий случай? Нет, мы, свердловский чекист, поступим проще и эргономичнее. Мы пойдем к своей картотеке.
Еще с Гражданской войны, со времен ВЧК, органы террора серьезно относились к оперативному учету: то есть, старательно заводили дела на всех, кто принадлежал к враждебным советской власти группам. Сам человек, при этом, мог никаких враждебных эмоций и не испытывать: тут работал идеологический принцип*. Итак, на учет ставили: “кулаков”, военнослужащих антибольшевистских армий, участников национальных движений, членов партий (всех, кроме большевистской), священнослужителей, дворян, нэпманов, тех, кого хоть раз арестовали, и т.п., и т.д.
В общем, там мы найдем даже и побольше, чем 10 тысяч!
(А если у нас национальная операция = лимит спущен на представителей той или иной нации, поляков, например, то и того проще: выберем людей польскими фамилиями)
Дальше все просто. Приезжаем по адресу, арестовываем, проводим обыск. Если мы найдем что-нибудь, что сойдет за улику (например, газету с портретом Троцкого), нам повезло. Если ничего не найдем, тоже нестрашно. Благо, советская юстиция считает, что признания обвиняемого достаточно для того, чтобы счесть его виновным.
Такой принцип сам по себе провоцирует пытки. Если признание — это главное и единственное, что нужно для успешного завершения дела, почему бы не заставить арестованного признаться?
В общем, мы, простой свердловский чекист, пытаем обвиняемого; ничего изощренного — просто долго и сильно бьем, и испуганный, страдающий человек подпишет все, что угодно. Иногда мы заставляем его писать признание целиком, иногда ему достаточно просто поставить подпись под тем, что сочинили заранее. Абсурдность обвинений зашкаливает: военно-фашистский заговор в Красной армии, подкоп под Кремль, чтобы убить Сталина, шпионаж на все разведки разом. Неважно; дальше признание, вместе со следственным делом, попадает в руки тройки.
Именно тройка должна решить судьбу обвиняемого. Из кого состоит тройка? На схеме вы можете видеть: представитель партии, сотрудник НКВД, прокурор. Внимание, вопрос: кого в тройке не хватает?
(голос из зала: “Адвоката!”)
Было бы хорошо; но самое важное, что в тройке нет судьи. Проще говоря, это внесудебный орган расправы, его существование нарушает даже собственно советское законодательство. Одинаково “законно” расстрелять человека по решению тройки и расстрелять его за сараем просто так.
(Именно поэтому не надо втягиваться в споры со сталинистами о том, а вдруг все-таки кто-то был виновен, как минимум бил котят — тройка просто не обладала юридической силой, чтобы решать, кто тут виновен, а кто нет)
Второй важный аспект работы тройки: решение выносят в отсутствие обвиняемого. Да, никого никуда не вызывают, ни о чем не спрашивают; за день через тройку проходит от нескольких десятков до нескольких сотен дел — несложный подсчет показывает, что на “разбирательство” каждого дела уходит несколько минут. По сути, члены тройки автоматом расставляют подписи в соответствующих альбомах — это убийство, поставленное на конвейер.
Вот так выглядит результат работы тройки за один день. 224 человека: даже если работать без перерывов на покурить и кофеек, получается по 2 минуты (!!!) на человека. Обратите внимание на подписи: один из членов тройки - Роман Руденко, который потом на Нюрнбергском трибунале будет представлять правосудие (смайлик-клоун). Фотография исследователя Константина Богуславского.
И тут, наконец, наша схема закольцовывается. На этапе допроса от человека требовали не только сознаться самому, но и назвать сообщников: раскрытые заговоры начальством приветствовались куда больше, чем наказание одиночек. Человек, конечно, называл кого мог, и никто не имеет права его за это винить. Так мы, простой свердловский чекист, перевыполняем план, то есть вместо 10 тысяч врагов народа у нас получается 15, или даже 20.
Это хорошо, первыполнение плана означает премию. Но заниматься самоуправством нельзя, поэтому мы посылаем телеграмму в Политбюро: так мол и так, врагов народа побольше, можно ли увеличить лимит? И из Политбюро отвечают (многие из этих ответов опубликованы): да, пожалуйста, вот еще 500, 1000, 3000 лимитов, берите, пользуйтесь.
Сталин лично карандашом поверх текста предлагает увеличить лимиты ЕЩЕ СИЛЬНЕЕ. "Первая категория" это расстрел, "вторая" - лагерь.
Так круг замыкается. На этапе следствия маховик террора раскручивался, засасывая тысячи и десятки тысяч людей, которые даже ни на каком оперативном учете не состояли. Тут, как в великом фильме "Признание" режиссера Коста-Гавраса (кстати, тоже про сталинские репрессии) ад обретает собственную логику.
NB: политический террор при Сталине работал в самых разных форматах, мы тут разобрали собственно политические дела времен Большого террора, похожим образом работал террор и после войны, и во время коллективизации. Но были еще уголовные дела, которые судил обычный суд —- а подоплека у них была политическая и идеологическая; и еще много разного.
* Буквально сейчас дочитываю целую книгу о взаимосвязи идеологии и массовых убийств, Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. The Radicalized Security Politics and Deadly Atrocities (Oxford: OUP, 2022)
! Орфография и стилистика автора сохранены
