Люди пришли на концерт Бориса Гребенщикова в Тель-Авиве, и обнаружили в амфитеатре Аллу Пугачеву, аплодируют ей, она встала.
Когда-то в 1983 году эта сцена не могла прийти в голову самым забубённым "митькам"-концептуалистам. Это же были параллельные вселенные, а Израиль был ещё третьей, перпендикулярной, вселенной. Путин тогда служил в очистке следственного отдела КГБ СССР, шнырял по улицам Ленинграда в пальто фабрики "Большевичка". Гребенщиков выступал в лучшем случае в красном уголке Очаковского молокозавода (я был на том концерте). Пугачеву передавали по всем радиостанциям Советского Союза.
Жизнь невозможно повернуть назад,
И время ни на миг не остановишь.
Пусть неоглядна ночь и одинок мой дом,
Еще идут старинные часы.
Острословы придумали выражение "фарш невозможно провернуть назад". Оказалось — возможно.
Гребенщиков тогда, в 1983 году, пел:
Ты пришла ко мне утром
Ты села на кровать
Ты спросила, есть ли у меня
Разрешенье дышать
И действителен ли мой пропуск
Чтобы выйти в кино?
Теперь ты говоришь: "Ну куда же ты отсюда?"
Ты знаешь, главное — прочь, а там все равно.
До рассвета оставалось два года. Я тогда очутился в советской армии, и предстоящие два года казались двумя световыми годами, вечностью. По армейскому репродуктору звучали песни Пугачевой "эпохи Паулса".
Как тревожен этот путь
Не уснуть мне, не уснуть
Не упасть на облака
Не увидеть свысока
Чем кончается дорога
И когда уймет тревогу
Этот путь
Этот путь, тревожный путь
Куда-нибудь.
А мы с моим единомышленником, москвичом-электриком Пашей прокрались в радиорубку, и врубили на весь плац на утренней поверке песню "Аквариума".
Я думаю, ты не считал себя богом,
Ты просто хотел наверх,
Резонно решив, что там теплей, чем внизу.
И мне любопытно, как ты себя
Чувствуешь там теперь -
Теперь, когда все бревна в твоем глазу;
Ты смеялся в лицо, ты стрелял со спины,
Ты бросал мне песок в глаза;
Ты создал себе карму на десять жизней вперед.
Ты думал, что если двое молчат,
То и третий должен быть "за",
Забыв уточнить, чем ты зашил ему рот.
Теперь нам пора прощаться, но я не подам руки,
Мне жаль тебя, но пальцы твои в грязи;
И мне наплевать, как ты будешь жить
У убитой тобой реки,
И что ты чувствуешь в этой связи.
И вот теперь Тель-Авив, позитрон и электрон русской песни встретились в одном концертном зале.
А всё решается в херсонских степях другими людьми. Но Пугачева и Гребенщиков на их стороне. А на стороне гэбэшного хмыря какие-то унылые обмылки.
Короче, не знаю точно, почему я это всё пишу.
Слава Украине.
! Орфография и стилистика автора сохранены
