Я и писал, и говорил неоднократно, что социальная термодинамика отличается от прочих динамических процессов наличием иррациональной составляющей. Сергей Переслегин определяет ее как социоглюонное взаимодействие, Валерий Ильин подходит к ней с более развернутых позиций и определяет ее как совокупность индивидуальной и коллективной потенциальной и кинетической социальных энергий. Обобщенно этот фактор можно назвать социальной психологией, не заостряя внимание на её точном определении — в любом случае речь идет о факторе, который либо сложно, либо невозможно измерить инструментально, его можно лишь оценить. Существуют социологические службы, которые пытаются измерять социально-психологическую динамику, но здесь есть очевидная проблема: как ты спросишь, такой ответ и получишь. Поэтому точность социологических методов очень сильно зависит от ангажированности самой социологической службы и контекста проведения любых опросов или иных методов.
Нематериальные и невещественные факторы, отличающие социальную систему от любой иной, в периоды кризисов начинают играть буквально определяющую роль. В каком-то смысле это отмечали и классики, рассуждая о роли личности в истории и приходящие к логичному выводу о том, что личность и возникающая между ней и обществом нематериальная связь может оказывать существенное влияние в точках экстремума — в периоды системных кризисов и катастроф. В ходе "обычного" развития роль личности практически нивелируется и социум подчиняется рациональным закономерностям эволюционного развития.
Это вступление необходимо для того, чтобы сравнить характеристики двух режимов и поведение двух лидеров воюющих стран — России и Украины — в точке острого кризиса, каковой безусловно является начатая 24 февраля без сколь-либо внятной рациональной цели спецоперация.
Парадокс российского режима заключается в том, что войдя в катастрофический этап своего существования (из которого, в общем-то, обратного пути уже нет и на выходе неизбежно произойдет крах конкретно этого режима и создание на его обломках чего-то другого, вот, правда, чего именно, сказать сейчас просто невозможно), так вот, как раз на данном этапе легитимность режима упала до нуля. Что совершенно логично, так как в период катастрофы все предыдущие смыслы обнуляются и утрачивают свое содержание. Единственное, на чем в период катастрофы может держаться авторитарная власть — это обоснование, известное как "коней на переправе не меняют". Дескать, если нас сменить на кого-то другого — лучше не станет, а вот хуже — скорее всего. Проще говоря, легитимность теперь работает на негативистском посыле. В отличие от докатастрофического периода, когда она базируется на позитивистской пропаганде достижений автократа (и даже неважно, насколько они реальны).
Понятно, в чем проблема: автократ должен подтверждать посыл, пускай он и негативистский. То есть — как минимум объяснять, почему в очередной раз всё стало хуже чем вчера (а в ходе катастрофы всегда сегодня хуже чем вчера, а завтра будет хуже, чем сегодня). Он должен обладать искусством "перевода стрелок" с той же самой целью: доказать, что все остальные хуже чем он. Это работает, хотя с каждым разом всё менее эффективно.
Так вот именно здесь у кремлевского режима возникла откровенная "просадка". Кремлевский лидер в силу индивидуальных личностных качеств — полный ноль именно в кризисных ситуациях. Трусость ли это или отсутствие элементарных человеческих чувств (особенно это заметно по его нулевой эмпатии) делает его настолько эмоционально бедным, что он просто не может улавливать подобные нюансы. Рисунок поведения вождя в периоды кризисных обострений всегда один и тот же: он убегает и прячется. Подобный стиль раньше вызывал недоумение, сейчас — откровенное раздражение даже среди лояльной части населения. Проехать по Крымскому мосту на "Камазе" у лидера находится время, а вот прибыть и хотя бы обозначить свое присутствие на месте диверсии на том же мосту — времени не нашлось. "Где Путин — там победа" трансформировалось в "Где победа — там Путин". А вот где что не так — там его нет и даже не ожидается.
Всё это разительно отличается от поведения и стиля его визави и личного врага Зеленского. И это действительно личный враг, так как он демонстрирует откровенное презрение и брезгливость как раз на личностном уровне, что для Путина явно унизительно. Ненавидеть — это хорошо, когда тебя ненавидят, это означает, что тебя уважают. Но вот презрение — это очень уязвляет, так что личные мотивы здесь откровенно налицо.
Зеленский в условиях текущего кризиса как раз в своей среде. Если для автократа стиль поведения — таинство и сакральность, то актер — это всегда обмен эмоциями с аудиторией, а в кризисной ситуации такого рода различия существенны. Теоретически существует возможность для сакральности власти в период кризиса. Но для этого требуется миф, подкрепленный идеей, которая становится своего рода квази-религией. Автократия принципиально отличается от тоталитарной власти полной безыдейностью. Тоталитаризм требует от масс деятельной поддержки, подтверждающей лояльность. Для автократа лояльность означает максимальную отстраненность народа от власти. Что полностью несовместимо ни с тоталитарным методом управления, ни с демократическим, ни с либеральным. Авторитарное управление стоит на полном отстранении народа от управления даже на уровне мифа и легенды, что он — субъект социального процесса.
Раз так, то Путин заведомо проигрывает как в силу личностных качеств, как человек, принципиально не способный на субъектность в период кризисных событий, так и в силу особенностей выстроенной под него системы управления. Остается клеймить Зеленского за "популизм", но как раз популизм — это организация унылых путингов и поездок по стране для встреч с сотрудниками ФСО, ряженных под народ. Зеленский же чувствует себя в сложившейся обстановке как рыба в воде, это его. Ему не нужны ряженые, он сам едет в гущу и общается с реальными людьми. Поэтому и столь различный эффект — его поддержка, а значит, легитимность даже среди явных и откровенных противников на данном этапе буквально зашкаливает (и, конечно, немедленно исчезнет, как только кризисная ситуация прекратится), а вот с легитимностью Путина дела обстоят ровно противоположным образом, несмотря на все верноподданические соцопросы, которые, не будем забывать, очень сильно зависят от формулировки вопроса и контекста проведения измерений. По некоторым данным, до 90 процентов опрашиваемых просто отказываются от участия в опросе, что, конечно, фатальным образом сказывается на достоверности любых социологических измерений.
Возникает любопытная картина происходящего: авторитарный режим достаточно уверенно чувствует себя в межкризисные периоды и совершенно не нуждается в народной поддержке. Однако именно в период кризиса он "проседает", а если на его системную особенность накладывается еще и личностный фактор негодности лидера, шансы в противостоянии с любым другим социальным субъектом неавторитарной модели у него резко снижаются буквально до нулевых значений.
Почему так важен фактор поддержки в период кризиса? Упоминавшийся выше Валерий Ильин в книге "Термодинамика и социология" полагает существование внутренней энергии общества, аналогичной по содержанию "классической" термодинамической модели, которую он подразделяет на пять составляющих — потенциальную и кинетическую (по аналогии с физическими аналогами), которые в свою очередь разделяются на коллективную и индивидуальную, а потенциальную личностную энергию он разделяет еще на две — проявление инстинктивных качеств и выработанных в ходе развития социума морально—нравственно-волевых). Дестабилизирующим фактором в период кризиса становится индивидуальная кинетическая энергия, преобразующаяся в несогласованные действия в личных интересах. Все остальные виды внутренней энергии общества в случае проявления его единства могут быть преобразованы в полезную работу (конечно, с некоторым коэффициентом рассеяния, иначе говоря — на энтропийную составляющую). Для авторитарного общества, неспособного к пусть и временному, но объединению вокруг общей идеи (которую авторитаризм принципиально неспособен выдвинуть) все виды внутренней энергии остаются разновекторными, и значительная её часть преобразуется в социальную энтропию — то есть, ту часть энергии, которая не способна быть использована для совершения полезной работы. КПД авторитарного общества именно в период кризиса и тем более катастрофы критически низок. Это его имманентное свойство, которое в нашем конкретном случае усугубляется еще и ничтожностью человеческих качеств самого автократа и его личной убогостью и ущербностью.
Принципиальной особенностью автократии является ее безыдейность. Все остальные виды социальных моделей взаимоотношений власти и общества нуждаются либо в прямой идеологии, либо в ее суррогатах. Даже либеральное общество с его подчеркнутым плюрализмом тоталитарно в плане приверженности идее примата свободы, доходящего в пределе до полного абсурда. В любом случае идейная составляющая трех других моделей всегда им присуща, явно или опосредованно. Автократия выхолащивает любую идею, поэтому нелепы попытки как самого Путина оперировать идейным багажом фашиста Ильина, так и потуги доморощенных философов и циничных технократов из АП создать какой-либо суррогат хоть чего-либо. Автократия базируется на постулате полного отрицания субъектности народа даже на понятийном уровне, а потому любая попытка его объединения вокруг чего-либо воспринимается предельно враждебно.
Вооруженный конфликт с Украиной для Кремля в таком случае есть заведомо проигрышный проект по всем показателям: ресурсно при столь высокой разнице в КПД преобразования внутренней энергии общества в совершение полезной работы (достижение победы) Кремль проигрывает вчистую. Организационно система управления путинской России находится буквально в коме даже при совершении рутинных действий, в кризисной обстановке она буквально разваливается. Война же — это соревнование оргструктур и ресурсов. Интегральная составляющая этих двух факторов для Путина выглядит откровенно провальной, поэтому мое личное отношение к нынешней авантюре всегда было, скорее, удивленным — настолько быть оторванным от реальности все-таки просто опасно. Но теперь уже нет смысла гадать, теперь фарш уже в мясорубке, а ее выключить невозможно. Теперь только вперед — в миску.
! Орфография и стилистика автора сохранены
