Борьба за рынок — базовая стратегия любого производителя. И дело здесь не только в прибыли, что важно, но является краткосрочной, текущей задачей. Существенная доля на рынке позволяет продвигать свои стандарты, что гораздо важнее в плане стратегии развития. Советский Союз, выстроив одну из самых крупнейших в мире газотранспортных систем, безусловно, рассматривал ее в первую очередь как источник развития собственного рынка, который назвался Совет Экономической Взаимопомощи, имевший ёмкость примерно в 400 млн потребителей и позволявший уверенно находиться в рамках пятого технологического уклада. Экспортные возможности системы за пределы СЭВ рассматривались как опция и не более того.
Россия, которая унаследовала от Союза не только мастерские по производству галош с поставкой в Африку (во всяком случае так доложили президенту Путину, и он до сих пор пребывает в полной уверенности в этом непреложном факте). Россия получила в наследство и огромный индустриальный комплекс в других отраслях, имеющий кооперацию с десятками стран, включая и развитые. Это позволило России при ее стремительной промышленной деградации удерживать технологии пятого уклада, находясь при этом в состоянии, еле-еле вытягивающем технологии уклада четвертого. Уже не везде, но локальные островки, на которых еще теплились угасающие возможности, как-то существовали.
Союз использовал и развивал стандарт газового рынка, основанный на технологиях трубопроводных поставок газа. Этот стандарт включал в себя как инфраструктурные решения (труба плюс подземные хранилища в качестве демпфера, сглаживающего сезонные колебания), так и ценовую политику, обеспечивающую баланс интересов продавца и покупателя. Как крупнейший поставщик трубопроводного газа в Европу, Россия практически доминировала не только долей на рынке, но и теми стандартами, которые она подкрепляла своим доминирующим положением.
Сейчас эта доля рухнула в пять раз буквально за полтора-два года. Конечно, здесь есть и объективная составляющая: невозможно, находясь в деградирующем тренде, бесконечно поддерживать свое положение, требующее более высокого технологического уровня. Но столь стремительная потеря рынка — это, безусловно, чисто субъективный фактор, связанный с окончательно утраченной адекватностью российского руководства.
В защиту Кремля можно сказать лишь то, что он вынужден идти ва-банк: банкротство модели развития и невозможность перехода к любой другой модели привели к ресурсной катастрофе: последовательно прошедшие структурный и системный кризисы 2008-2019 годов привели к тому, что был "вымыт" вначале ресурс развития, затем в ходе реализации "майских указов" Путина был "проеден" и ресурс устойчивости. В 2019 году началась полномасштабная катастрофа, выход из которой российское руководство начало искать в экспансионистской политике захвата чужих ресурсов. Точнее, продвигать эту политику оно начало ранее, но уже после 2019 года военное столкновение с кем угодно стало неизбежным. Это исключительно рискованная стратегия, буквально ва-банк, и риск ее заключается в том, что никакого промежуточного решения быть уже не может: она может привести либо к успешной реализации и взятию под контроль чужого ресурса, либо к собственному краху, полному и окончательному.
Понятно, что даже победа на каком-то этапе все равно не решает ключевую проблему, которая и вызвала экспансию: крах модели развития продолжает пожирать ресурс в количествах, заведомо больших, чем эта модель производит. Поэтому страна обречена на перманентную внешнюю агрессию, сочетая ее с усилением внутреннего террора в достаточно тщетной попытке сбросить накапливающуюся социальную температуру. Именно это мы и наблюдаем сегодня в России, которая стремительно фашизируется, приобретая все характерные черты фашистского режима вплоть до текстуальных совпадений в используемой риторике.
Собственно, газовая война с Европой — это как раз попытка экспансии, которую Кремль предпринял с целью увеличить свое присутствие на европейском рынке и получить большую долю поступающих ресурсов. Именно с этой целью и были запущены проекты Северного потока-2 и Турецкого потока, которые в случае успешной реализации в заявленных изначально параметрах должны были обеспечить Кремлю дополнительные объемы экспорта в размере 110 млрд кубометров газа при уже имеющихся почти 200 млрд — то есть, сразу в полтора раза. Украина и транзит через нее становились в такой схеме инструментом торга и шантажа.
Однако Европа уже после Мюнхенской речи Путина пришла к выводу, что риски стратегической зависимости от Кремля заведомо превышают выгоды. Кремль сумел выстроить систему лоббирования своих интересов и во многом успешно "глушил" рациональные соображения и опасения банальным подкупом и коррумпированием европейских чиновников и политиков. Однако рано или поздно, но любая агрессия нарушает балансы настолько, что возникает отпор и противодействие просто в силу обычного самосохранения. В случае с агрессией и шантажом Кремля "весы" качнулись в обратную сторону, и уже перескочили точку равновесия далеко в противоположную сторону. Что чисто математически и можно наблюдать по сократившейся доле России на рынке. Вместо увеличения ее в полтора раза она сократилась в пять. Пока нельзя сказать, когда маятник качнется в обратную сторону, и до какой точки он дойдет в этом обратном движении.
Именно здесь стоит вернуться к тому, о чем было сказано вначале: о стандартах.
Сегодня на газовом рынке существует два базовых стандарта, основанных на двух транспортных технологиях доставки его потребителям. Первый — это классический трубопроводный газ, абсолютно нерыночная система, исключающая само понятие рыночной торговли — газ в этом стандарте законтрактован далеко вперед, что позволяет планировать свою деятельность как продавцам, так и покупателям, однако при этом такая система крайне инерционна и с большим трудом способна оперативно реагировать на внезапно меняющиеся внешние условия. Как раз потому, что она нерыночная.
Эту проблему решила технология СПГ, позволившая практически мгновенно доставлять значительные объемы газа в регионы, в которых наблюдается повышенный спрос на него (а значит, и более высокая цена). При всей заманчивости у СПГ есть принципиальная проблема, которую эта технология неспособна разрешить: у нее нет сглаживающих колебания спроса и предложения (а значит, и колебания цен) механизмов. Наоборот — рыночная по своей сути технология прямо заинтересована в существовании таких колебаний, так как она зарабатывает именно на этой самой "разнице потенциалов" между разными рынками сбыта.
Итогом совместного существования двух транспортных технологий стал новый стандарт балансирования рынка, основанный как на преимуществах трубопроводного газа, так и на рыночных "фишках" СПГ. И Газпром, оставаясь доминантой на европейском рынке, мог достаточно успешно балансировать этот новый стандарт в свою пользу просто в силу своего объема, который он занимал на рынке.
Возникает совершенно иная картина, когда доля Газпрома не просто снизилась, а драматично сошла на нет. Десять процентов вместо пятидесяти — это уже качественное изменение ситуации, и никак иначе.
Что произойдет далее? Можно предположить, что балансы механизмов ценообразования будут существенным образом перестроены под стандарт СПГ, который теперь укрепил свое положение на газовом рынке Европы. В несколько ближайших лет Европа, безусловно, будет ускоренно и в антикризисном порядке, не считаясь ни с какими затратами, разрешать возникшую острейшую ситуацию с дефицитом энергии на континенте. Особых сомнений, что Европа пройдет через этот кризис, хотя и с потерями, нет.
А вот когда период кризиса завершится, снова встанет вопрос о создании нормальной системы ценообразования, позволяющей планировать свою деятельность не только в краткосрочной, но и более далекой перспективе. Но новая система ценообразования будет существенно смещена в пользу стандартов СПГ, и когда она будет сформирована (не позднее чем через год-полтора после завершения кризиса), в Европе будут созданы новые правила игры. И любой производитель, решивший прийти на рынок Европы (или в случае с Газпромом или что там будет на его месте — решивший вернуться) будет играть уже по этим правилам. И свои правила навязать уже не сможет, так как система уже придет в равновесие.
Подытоживая, можно сказать следующее. Рано или поздно, но газовая война Европы с Россией закончится. Скорее всего, безоговорочным и разгромным поражением России, что не должно вызывать никакого удивления: не может противник, стоящий ниже по своему развитию, навязать свою волю более развитому системному противнику. Исключение только одно: если более развитый будет находится в состоянии катастрофы и распада устойчивости. Однако пока в паре Европа-Россия Россия не только менее развитая, но еще и гораздо дальше продвинулась к точке распада, чем Европа. Если в Европе можно констатировать переход от структурного к системному кризису, то Россия уже прошла эти этапы и находится в фазе распада.
В любом случае возвращение Газпрома в Европу — вопрос времени. В конце концов, у Европы конфликт не с Газпромом, а с Путиным, и когда его режим подойдет к своему закономерному финалу, многое будет отыграно назад. Но.
Но теперь придется возвращаться в Европу уже по их правилам и по их стандартам. Не только в газовой отрасли. Во всех. Что делает это возвращение либо бессмысленным в некоторых случаях, либо откровенно невыгодным, как в случае возвращения на газовый рынок. "Играть на трубе" по правилам совершенно другого транспортного стандарта — это заведомо ставить себя в невыгодное положение. Но другого уже не будет.
В чем, в общем-то, и заключается вся мерзость нынешнего режима в Кремле: он не только обокрал страну и народ сейчас, он однозначно сделал жизнь других поколений хуже и тяжелее. Им придется жить в постпутинском мире, который будет для России гораздо менее комфортным, чем мог бы быть. И изменить такое положение будет крайне сложно, затратно и долго.
! Орфография и стилистика автора сохранены
