Мечта о надгосударственной организации, которая разрешала бы конфликты и предотвращала войны, появилась еще в эпоху Ренессанса.
Несколько веков дальше мысленных экспериментов дело не заходило; потом случилась Французская революция, а за ней последовал двадцатилетний период Революционных и Наполеоновских войн.
Из XXI века та эпоха кажется вегетарианской, почти романтической, — но современники воспринимали ее как чудовищную общеевропейскую бойню.
Картины Гойи (например, серия "Бедствия войны") дают хорошее представление о том, чем Наполеоновские войны были для современников. Саму серию я тут показывать не буду, слишком она натуралистичная
В 1815 году, когда Наполеона победили окончательно, перед лидерами великих держав встал вопрос, который потом будет возникать снова и снова: как сделать так, чтобы этот кошмар не повторился.
Ответом была система Европейского концерта. Теперь вместо того, чтобы хвататься за оружие, великие державы должны были разрешать свои конфликты мирно — путем переговоров — на специальных конгрессах.
Считалось хорошим тоном, что незаинтересованные правительства выступают посредниками (например, Бисмарк мирил и разводил участников войны 1877-1878); не менее хорошим тоном считалось коллективно наказывать те государства, которые нарушают баланс сил и многовато на себя берут (в Крымскую войну, если что, случилось именно это).
Система Европейского концерта долго позволяла избегать больших войн — по сути, целых 100 лет.
Недостатков тоже было полно: система не могла прекратить локальные войны, “малые державы” оказывались в зависимости от великих, а к неевропейские территориям участники “концерта” относилась сугубо экспансионистски (тут полезно вспомнить, что знаменитый “Scramble for Africa” устроили как раз в его рамках).
В последней четверти XIX века система Европейского концерта начала стремительно разлагаться.
Великие державы разбились на два враждебных блока, наклепали оружия и и подняли многомиллионные армии. В июле 1914 года никто уже не предлагал рассудить противоречия на конгрессе.
ПМВ глазами участника, британца Пола Нэша
Первая мировая, как писал один историк, стала “первородной катастрофой” для всего ХХ века.
Почему первородная — это отдельный разговор; пока для нас важно, что то была катастрофа.
Вместо быстрой и победоносной войны, как ожидали летом 1914, участники получили четыре года “окопного сиденья” и стратегического тупика. Вместо аккуратных сражений — ужасы индустриальной бойни. Вместо поколения победителей — миллионы погибших и искалеченных.
Из этого кошмара родилось желание, сколь сильное, столь и понятное: построить такой мир, где “Великая война” никогда больше не повторится.
И, раз уж Европейский концерт провалился, решено было больше не полагаться на добрую волю великих держав.
Возник проект международной организации, которая стояла бы над правительствами и была бы от них независима. У этой организации был бы свой аппарат управления и свой штат сотрудников; она могла бы не только поддерживать мир, но и разбираться с другими глобальными проблемами.
Название этой новой организации, “Лига Наций”, как раз отражало новый облик международного порядка: речь теперь шла не о правительствах, а о “дипломатии народов”.
Интересно, что о Лиге Наций заговорили почти сразу после начала ПМВ, и заговорили, с основном, за океаном.
В США за европейской бойней наблюдали со смесью ужаса и сочувствия; казалось, что если уж придется вмешаться, то мало просто помочь союзникам победить — надо еще и предложить действенный проект послевоенного мироустройства.
Большим апологетом Лиги Наций был сам президент США Вудро Вильсон. Он внес пункт о ней в свою знаменитую программу, “Четырнадцать пунктов”, и он первый настоял на том, чтобы учреждение Лиги было привязано к заключению мира. Рождение новой организации должно было одновременно стать и крещением послевоенного миропорядка.
И в США, и в Британии Лигу активно поддерживала общественность. Несколько многочисленных организаций, в том числе и феминистских, лоббировали ее на всех уровнях.
А вот в третьей стране-победительнице, во Франции, идею Лиги восприняли скептически. Маршал Фердинанд Фош знаменитым образом охарактеризовал ее как “a queer Anglo-Saxon fancy” (нелепая англо-саксонская прихоть, — Фош всегда умел сказануть)
Главное, на что упирала французская сторона: Лига беззуба, у нее нет эффективных инструментов для того, чтобы принуждать государства к миру.
Предложение было такое: Лига должна обзавестись своими войсками и своим Международным генеральным штабом, — который, в случае чего, будет применять силу.
Так проект Лиги Наций сразу забуксовал: американская и британская делегации видели Лигу в одном ключе, французская — в другом.
Страсти накалились, когда в переговоры вступили делегации Италии, Японии и т.н. “малых держав”: Испании, Бразилии, Греции и т.п.
Малые державы требовали больше представительства в исполнительных органах Лиги; японская делегация на каждом заседании требовала принять декларацию о равенстве рас (безуспешно).
В конце концов, проект удалось кое-как дотащить до реализации, в том числе и на личном упрямстве Вудро Вильсона.
Парадоксально, но Вильсон, главный поборник Лиги, не смог добиться того, чтобы в нее вступила его собственная страна, США
Финальная форма Лиги родилась на стыке двух очень разнонаправленных линий.
Во-первых, линии компромисса между всеми: расового равенства не могли потерпеть США и Австралия, где работали дискриминационные законы, Международного генштаба не вышло, потому что мало какая держава готова была согласиться на то, чтобы наднациональные силы могли вмешиваться в ее внутренние дела, пусть и гипотетически.
Во-вторых, линии идеализма, удивительного для столь кровавой и жестокой эпохи. Тогда, в 1919, казалось, что человечество выучило урок. Что каждое разумное правительство предпочтет мир войне. Что общественное мнение, в случае чего, надавит и заставит вести себя прилично.
Эти две линии привели к странному результату.
Поддержание мира постулировалось как главная задача Лиги. Предполагалось, однако, что она будет добиваться этого мира или “моральным давлением” со стороны общества (ох, Вильсон), либо санкциями (тут действительно был удачный пример, санкции в т.ч., по сути, сокрушили Центральные державы в ПМВ).
Кроме того, Лига Наций должна была активно заниматься разоружением — сработало специфическое для ПМВ убеждение, что гонка вооружений накалила обстановку и привела к взрыву.
Классическая агитация Лиги Наций, призывающая к разоружению
Впрочем, по чести говоря, у Лиги Наций и не было времени на раздумья: мир после войны требовал решительных мер. На плечи Лиги легли бесчисленные проблемы, вызванные ПМВ. Три миллиона беженцев с территорий бывшей Российской империи? Принимайте, кормите, придумывайте и давайте документы, по квотам расселяйте их по странам (да, квоты придумал не Евросоюз). Резня в Силезии между поляками и немцами? Растаскиваешь, проводишь референдум, маркируешь границу. Данциг отдали Польше, а население там немецкое? Берешь под международное управление, следишь за соблюдением прав. Ну и т.д. и т.п.
С проблемой предотвращения конфликтов Лига столкнулась сразу же. В 1921 Югославия заняла часть Албании, получила санкции, вынуждена была вывести войска и извиниться. Потом Греция ввела войска в Болгарию, Лига обратилась к Британии, Британия пригнала флот, Греция извинилась и ушла восвояси.
Однако когда в 1925 фашистская уже Италия аннексировала греческий остров Корфу, Лига сделать ничего не смогла.
Выяснилось, что санкции и политический прессинг хорошо работают на малых державах, а “общественное давление” работает в демократиях. Италия не была ни тем, не другим.
Сейчас Лигу Наций принято ругать, называть ее “провалившейся”. Это, на мой взгляд, как минимум несправедливо. В гуманитарном плане достижения Лиги колоссальны, в смысле разоружения и поддержания мира тоже много чего получилось сделать.
И уж точно Лига всегда ясно и четко артикулировала моральную позицию: СССР, например, после его нападения на Финляндию из Лиги попросту вышвырнули.
Однако главную свою задачу — предотвратить новую мировую войну — Лига выполнить не смогла.
Почему? Скорее всего, потому, что создавали ее для того, чтобы остановить новую Первую мировую.
Первая мировая началась довольно специфически; эффект домино раскручивался целый месяц, Европа в войну сползла постепенно. На каждом этапе это сползание можно было остановить, ни одна из сторон не хотела воевать во чтобы то ни стало.
И весь набор инструментов Лиги позволял ей разрешать именно такие кризисы: сбивать международное напряжение, останавливать цепные реакции вроде тех, что случились летом 1914.
У нее не было инструментов, чтобы бороться с сознательным, фанатичным стремлением воевать и завоевывать.
Иными словами, она не была готова к тому, чтобы остановить Вторую мировую.
Гитлеровская Германия, как известно, сама вышла из Лиги Наций
Несмотря на провал Лиги Наций, во время ВМВ идея международной и надгосударственной организации обрела только большую поддержку.
Сразу с 1941, со вступления в войну США и образования Антигитлеровской коалиции, эту новую организацию продумывали и разрабатывали.
Новая организация не игнорировала опыт Лиги. Напротив: в своем устройстве, принципах и направлениях работы она на опыт Лиги опиралась.
Тем не менее, главный вопрос — “как сделать так, чтобы этот кошмар не повторился” — предполагал, что будет проведена работа над ошибками. И уж новая-то организация точно сможет предотвращать войны и защищать людей.
Как и в случае с Лигой, поддержание мира было определено как первостепенная задача ООН. В 1945 уже было очевидно, что одними санкциями и моральным давлением не справиться; международная организация должна была обзавестись зубами.
Однако в 1945, как и в 1919, предложение создать международные вооруженные силы не нашло поддержки.
И ровно по той же причине: ни одно из государств-победителей не хотело иметь могущественного внешнего арбитра, который способен был бы вмешиваться в их внутренние дела.
В этом смысле ООН, как и Лига Наций, была продуктом даже не столько эпохи, сколько момента: с одной стороны, всеобщего стремления к миру, ощущения, что “ну этот-то урок мы выучили, спасибо”, а с другой стороны, самоуверенности и мегаломании победителей, которые перекраивали границы, переселяли народы, делили между собой Европу и решали, какой малой державе в чью зону влияния входить (саму малую державу никто не спрашивал, как это произошло, например, с Польшей).
Результат был таким: ООН получала целый орган, который должен был заниматься вопросами мира и коллективной безопасности (Совбез), а несменяемыми членами его становились, собственно, державы-победительницы — США, СССР, Британия, Франция и Китай. Они же получали и право вето, то есть возможность любое решение Совбеза отклонить.
*и зачем это все это было делать, спросите вы*
Задумка, на самом деле, довольно изящная: раз у ООН своих сил нет и не будет, то ее зубами станут армии “великих держав”. Для этого великие державы должны быть в ООН заинтересованы, и значит, должны иметь там решающий голос.
И если формат кажется вам знакомым, то абсолютно неслучайно; в этом смысле ООН удивительным образом повторяет, только на новом уровне и с новыми возможностями, идею Европейского концерта. Опять за безопасность и мир во всем мире отвечают “великие державы”, разве что теперь их “величие” не региональное, европейское, а глобальное.
Само собой, этот формат оказался обречен с самого начала.
Совбез уже к 1950-м оказался парализован противостоянием между США и СССР. В каждой войне, в каждом конфликте они поддерживали разные стороны — договориться, а значит и принять меры, было попросту невозможно.
Редкие случаи, когда удавалось что-то сделать, оставались курьезами: например, во время Корейской войны Совбез умудрился-таки вручить США мандат на то, чтобы вмешаться и защитить Южную Корею. Сделать это получилось только потому, что в момент голосования советская делегация на заседание Совбеза не явилась и не смогла наложить вето. (СССР, извините, бойкотировал Совбез из-за того, что китайское место было тогда у правительства Чан Кайши).
Американский представитель показывает советское оружие, изъятое у северокорейского солдата, на заседании Совбеза по войне в Корее (иногда на заседаниях Совбеза весело)
Так ООН, приложив все силы к тому, чтобы не стать новой Лигой Наций, точно так же оказалась неспособна справляться со своей главной задачей: поддерживать мир и останавливать агрессию.
Провалы “изначального дизайна” ООН особенно ярко видны на примере геноцидов.
Декларация ООН 1948 объявляла геноцид тягчайшим из преступлений и ОБЯЗЫВАЛА международное сообщество вмешиваться, чтобы остановить геноцид.
Интересно, что декларация таким образом предписывала, по сути, нарушать государственный суверенитет, который иначе трогать ни в коем разе нельзя.
Почему так — понятно: геноцид по определению почти всегда преступление, совершаемое правительством. Поэтому и остановить его, не нарушая суверенитет этого самого правительства, было бы сложно.
Для предотвращения геноцида Декларация предлагает широкий спектр мер: от санкций до силового вмешательства. Поскольку, мы помним, своих сил у ООН нет, для миротворческих миссий ООН “одалживает” войска у стран-членов организации.
И несмотря на все: на Декларацию, на моральный вес, на опыт ВМВ, с 1945 года человечество благополучно устроило несколько геноцидов, а международное сообщество просто стояло и смотрело.
Опыт недавнего прошлого здесь самый показательный, поскольку мы, конечно, многовато в последнее время читаем Пинкера и говорим об “уменьшении насилия” (военные историки заплакали).
Знаковых эпизода два: Руанда и Босния.
В Руанде в 1994 году одна этническая группа, хуту, при поддержке и подстрекательстве со стороны правительства, устроила геноцид другой этнической группы, тутси (хуту, помогавшие тутси, тоже попали под удар).
По примерным подсчетам, было убито около 800 000 человек. Когда геноцид начался и “Радио тысячи холмов” стало транслировать призывы к убийствам, в Раунде находился миротворческий контингент ООН из нескольких тысяч человек.
Еще до того, как начались массовые убийства, военные сигнализировали в ООН, что дело дрянь, и надо бы как минимум проверить, зачем закупают так много мачете, а еще желательно увеличить группировку и быть готовым защищать людей.
Все сообщения и просьбы просто проигнорировали. Почему? Это прямое следствие того, как устроен Совбез. Если страны-участницы решают, что все происходящее их не касается, далеко, сложно, не затрагивает интересы, то и мотивация вмешиваться пропадает.
Может быть, что-то изменилось, когда геноцид начался? Все-таки 1994 год, кадры с трупами зарезанных мачете детей и женщин облетели мир почти мгновенно.
Останки жертв геноцида в одном из мемориальных центров Руанды
Когда начался геноцид стало только хуже. Сработали еще три особенности “изначального дизайна” Совбеза.
Поскольку его решения — итог компромисса между участниками, эти самые решения принимаются очень медленно и часто имеют невнятный, плохо очерченный характер. События в Руанде развивались стремительно, а в Совбезе думали и препирались.
Вторая особенность: миротворцы обязаны придерживаться политики “нейтральности”. Обычно она понимается как невмешательство в боевые действия и избегание шагов, которые можно считать как поддержку какой-то из сторон. В реальности это приводило и приводит к тому, что миротворцам запрещено даже применять оружие. (А попробуйте остановите массовое насилие без оружия)
Третья особенность: страна, “одолжившая” ООН своих военнослужащих, не горит желанием подвергать их опасности. Ведь тогда придется иметь дело с общественным мнением и недовольством внутри страны.
Поэтому, когда боевики хуту убили десятерых бельгийских миротворцев (захватили в плен, пытали, убили, ну, как положено во время геноцида), Бельгия ВЫВЕЛА свои силы из Руанды.
*Ожидания: вы убиваете миротворцев, ООН присылает три эскадрильи и капитана Америку со словами “ох и допрыгались вы, мерзавцы”. Реальность: выведем наших ребямт, вдруг кого еще из них убьют” *
Так никакой геноцид в Руанде ООН остановить не смогла, хотя в стране находился контингент миротворцев, и гражданских убивали, по сути, прямо на их глазах.
В 1994 году уже никакой Холодной войны не было. И Совбез, в кои-то веки, не был безнадежно парализован.
Это история в первую очередь про провальный изначальный дизайн. ООН, главная цель которой — поддерживать мир, останавливать агрессоров и предотвращать геноциды — именно с этим не в состоянии справиться.
Судя по всему, организация, созданная 80 лет назад для того, чтобы предотвратить новую Вторую мировую, точно так же исчерпала себя, как и когда-то ее предшественница. Настало время меняться; в конце концов, желание построить мир без войн никуда не ушло и в XXI веке, как никуда, увы, не пропали и агрессоры.
! Орфография и стилистика автора сохранены
