С некоторых пор, а особенно часто почему-то с 24 февраля этого года, ряд читателей стал попрекать меня в нелюбви, а иные даже и в ненависти к россиянам. Интересно, а что они ожидали — объяснений в любви? А может, им еще следует выписать талоны на усиленное питание?
Теперь серьезно.
До 2014 года, до аннексии Крыма и захвата востока Украины, я и без требований моих нынешних критиков разделял Путина и Россию, Путина и россиян. И не только разделял, но и переживал, болел за них, считая их заложниками безжалостного диктатора, желал скорейшего освобождения от этой тиранической власти, тиранической в том числе по отношению к самим россиянам.
Но после 2014 года, когда я увидел угар "Крымнаша", 93 процента одобривших возвращение Крыма в родную гавань — я разделять перестал. Я понял, что Володин был совершенно прав, когда сказал: есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России. Путин и Россия, Путин и глубинный народ (93%) — это одно целое, слившееся в экстазе победобесия.
Тем более эти ощущения укрепились после начала полномасштабного вторжения 24 февраля и когда выяснилось, что подавляющее большинство россиян одобрило это вторжение, одобрило все зверства, которые творит российский вермахт на оккупированных территориях.
Только не надо мне сейчас рассказывать про не отражающие реальные настроения россиян данные социологических опросов в условиях диктатуры. Мол, люди боятся отвечать правду, то, что на самом деле думают.
Я сужу не по данным опросов.
Я уже писал как-то о моих друзьях, беженцах из Запорожья. Их родной брат в Калининграде, их две родные тети в Москве на их рассказы, как они прятались во время воздушной тревоги в бомбоубежище, говорили им: это вас ВСУ бомбит, наши — жилые дома не обстреливают. И вообще, Россия освобождает вас. А на рассказ о разрушенном роддоме в Мариуполе отвечали: это фейк, у нас по телевизору показали этот роддом, целый и невредимый.
Я сам, своими глазами видел эту переписку в WhatsApp, эти их ответы. Ничем прошибить было их невозможно. Они не верили своим ближайшим родственникам — а верили своей пропаганде. И еще очень жалели родственников: как же им украинская пропаганда задурила головы рассказами про зверства российских военных!
И этот случай не исключение. В очередях, когда я оформлял своих друзей в различных ведомствах, мы наслушались подобных историй от других людей. Да и в интернете, и в фейсбуке сегодня таких историй украинцев о своих родственниках в России — огромное количество.
Не буду вспоминать всем известные сегодня Бучу, Ирпень, Бородянку, Гостомель, разрушенный до основания Мариуполь. Скажу только о самых диких случаях — изнасилованном российским солдатом-освободителем годовалом мальчике, который в итоге умер, изнасилованных девочках, девяти месяцев (месяцев, не лет!) и двух лет, они выжили. Это что вообще такое? Как такое вообще могло в голову прийти? До таких зверств не додумывались даже гитлеровцы!
И после этой почти поголовной поддержки россиянами этой варварской войны вы будете меня убеждать, что Россия, россияне — это не Путин?
Хотя я считаю, что любой украинец после всего, что сотворила Россия, имеет полное право ненавидеть россиян, не вдаваясь в оттенки между ними, как журналист, я нигде в своих статьях не пишу о ненависти ко всем россиянам разом.
Я пишу о той ответственности, которую объективно, независимо от моего или вашего желания, придётся нести всем россиянам, и запутинцам, и оппозиции — после всего, что натворила их родина.
Как несли эту ответственность немцы — и сторонники Гитлера, и антифашисты.
Вопрос на засыпку моим критикам: можно ли было отождествлять немцев с нацистской Германией, с Гитлером?
А ведь у немцев того времени имелось хотя бы то оправдание, что, кроме геббельсовского радио и нацистских газет, им практически неоткуда было черпать информацию.
У нынешних россиян такого оправдания нет. Потому что в век интернета кто хочет знать правду — тот её знает
Но 90 процентов — не хотят.
Так что вина их неизмеримо больше, чем немцев времен рейха, и они более олицетворяет собой подлинную глубинную Россию, чем немцы — рейх.
Это не ненависть. Это констатация факта. Диагноз.
Разве врач, выявивший у больного смертельную болезнь, — ненавидит пациента? Нет, он просто установил диагноз. А нынешняя путинская Россия — это раковая опухоль, поразившая большинство россиян. Эта опухоль, если ее немедленно не вырезать, может дать метастазы по всему миру. Уже дает.
Андрей Пионтковский как-то признался: "В одном интервью после убийства Политковской я позволил себе предположить, что в восстановленном Грозном, так же как в Иерусалиме, будет своя аллея праведников — тех русских, кто пытался остановить преступную войну. И место Анны там. Я не представлял тогда, насколько я ошибался".
Оказалось, пишет Андрей Андреевич, чеченцы не различают, не желают различать Путина и Политковскую, "плохого русского" и "хорошего русского", как теперь модно говорить. Почему — объясняют две цитаты, приведенные Пионтковским.
Первая — из рутинного военного репортажа о "спецоперации" в Чечне: "Бойня в Комсомольском продолжалась три недели. По селу наносились удары мыслимым и немыслимым оружием. Работала артиллерия всех калибров, танковые пушки и системы залпового огня не знали передышки, использовались ракеты "земля-земля", вертолеты и бомбардировщики сбрасывали свой смертельный груз круглые сутки...
В отдельных подвалах было сплошное месиво из человеческих тел. Иногда приходилось собирать трупы по частям.
У многих отрезаны уши. Над кладбищем стоит смрад. Со всей республики приезжают родители, жены, близкие в поисках пропавших без вести. Мать, узнавшая своего сына по родимому пятну на плече, обнимает труп, у которого вместо лица одно месиво. Как ни странно, плача на кладбище нет. Стоит какая-то гнетущая тишина, хотя здесь постоянно находятся несколько сотен человек. Уже четыре ряда могил вытянулись метров на сто..." ("Независимая газета", 13 апреля 2000 г.).
Вторая цитата — очень похожее описание разоренного чеченского аула после зачистки русскими, только случившейся полтора века назад.
"Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.
Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галлерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик-дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения" (Лев Толстой. "Хаджи-Мурат", 17 глава).
Как видите, описания событий, между которыми полтора века разницы, иногда почти текстуально совпадают (мать, узнавшая сына, у которого вместо лица месиво, по родимому пятну на плече — и мать, воющая над трупом сына, проткнутого кинжалом).
Андрей Андреевич делает вывод: "...после массированных бомбардировок городов и артиллерийских обстрелов сел, после зачисток и "российских расценок" в зинданах и на блокпостах подавляющее большинство чеченцев, включая тех, кто вынужден с нами сотрудничать, "испытывает к русским чувство, гораздо большее, чем просто ненависть".
После всего того, что натворили в Чечне в 20-м и 21-м веках Сталин, Ельцин и Путин, это чувство чеченцев стало настолько всепоглощающим, что они просто не желают разбираться в нюансах русских.
Анну убили чеченцы. И ни ее убийство, ни обнародование имен ее убийц не потрясли чеченское общество. Оно осталось абсолютно равнодушным к судьбе Анны. Это казалось мне совершенно непостижимым, пока я не понял, наконец, что и Путин, и Политковская для чеченцев по большому счету неразличимы.
И тот, и другая, как и мы все, по факту своего рождения принадлежат в их восприятии к категории тех самых существ, к которым они испытывают чувство, что сильнее ненависти".
Может быть, это объяснит моим нынешним оппонентам, какие чувства испытывают сегодня украинцы к русским. Почему они не желают отличать "плохих русских" от "хороших".
Все, что они творили и 150, и 20 лет назад в Чечне, — сегодня они творят в Украине. Так же, как 20 лет назад до основания был разрушен Грозный — теперь стерт с лица земли Мариуполь. Так же, как подчистую вырезались чеченские аулы с женщинами, детьми, стариками — так теперь уничтожались мирные жители в Буче, Ирпене, Бородянке, Гостомеле... И так же, как в Чечне — совершенно ничем не оправданные зверства. Не ради достижения победы — а просто так, по праву сильного, в опьянении кровью, ради куража, ради избывания своих садистских инстинктов, вплоть до убийств беременных женщин, изнасилования младенцев...
Чувство, сильнее ненависти. "Отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ". Желание отгородиться от них высоким забором и забыть о них навсегда.
Может быть, лет через 150 что-то изменится. Не раньше, чем вымрет не только нынешнее поколение агрессоров, но их дети, внуки и правнуки.
Когда перестанет кровоточить память...
