— Каким вы видите мир в ближайшие 5–10 лет после выхода из пандемии? Что качественно изменится в социальной сфере, технологиях и бизнесе? Какие политические силы выиграют от этого?
— На 5–10 лет прогнозы дорого стоят. Я никоим образом не хочу из себя корчить Нострадамуса, у меня нет магического кристалла, в который можно заглянуть и увидеть будущее. Но какие-то вещи уже стали очевидными, на мой взгляд. В первую очередь то, что пандемия, как и войны, уже в прошлом. Я специально такую параллель провожу. Потому что когда человечество сталкивается с такими вызовами, то меняется вся структура и бизнеса, и социальных отношений, и принятия решений в разных частях общества и на повседневном уровне, и на самом высоком, правительственном уровне.
В первую очередь это связано с тем, что на второй план отходят соображения риска. Потому что в нормальной ситуации, когда ничего особенного не происходит, то понятно, есть желание подстраховаться от излишнего риска. Это во многом было доминантой свободного мира на протяжении последних 30–40 лет. Мы видим, как постепенно и бизнес, и политические структуры, и общество в целом выстраивают для себя линию поведения, в приоритетах которой всегда была минимизация риска. Во многом с этим связано нежелание продолжать космические программы американцами. И это, естественно, сказалось на всем спектре бизнеса. Потому что все, что могло нести серьезный потенциальный риск, выводилось за скобки.
Я никоим образом не хочу преуменьшать значение технологий, которые за это время развились, но совершенно очевидно, что колоссальные возможности на базе этих технологий, на базе той же самой фармакологии оказались просто заведенными в тупик. Не случайно последние как минимум 20 лет крупнейшие фармакологические компании сокращали, практически до нуля, свои расходы на производство вакцин и антибиотиков ровно потому, что это очень рискованно. Понятно, что любая вакцина, любой антибиотик — это возможность аллергической реакции, это возможность получить гигантский иск. Потому что даже если ты сделаешь какой-то препарат, который потенциально может спасти миллионы жизней людей, но несколько человек окажутся в силу своих аллергических особенностей жертвами, то бизнес просто может оказаться под угрозой.
Что изменила пандемия? Пандемия заставила нас пересмотреть отношение к риску как к фактору. Потому что сегодня уже не то что 95%, уже 65% вакцины готовы принять. То есть происходит переосмысление, движение вперед, и это все равно риск. И не случайно в период пандемии Илон Маск добивается очередного успеха: Space X становится уже фактором в космонавтике в частной компании. В этот же год американцы добиваются очередного, причем такого важного, прорывного успеха в высадке на Марсе пока еще не пилотируемого аппарата, но, тем не менее, это тоже огромный шаг вперед. Мн кажется, идет смена парадигмы в общественном сознании. Риск неизбежен, мы должны с этим мириться. И почему я провел параллель с войнами? Войны всегда в вопросах обеспечения, социальной безопасности отходили на второй план, надо было выигрывать войну. Самое лучшее побеждало и в технологиях, и необходимость нестандартных решений. Я думаю, это прогноз на ближайшие годы.
Я думаю, что также будут набирать оборот криптовалюты. Мне кажется, это тоже очевидно, потому что при таком количестве денег, которые печатают сейчас во всем мире, люди будут искать какие-то устойчивые критерии для своих сбережений. И в этом плане тот же биткоин, который весит 21 млн, — это математически устойчивая формула, которая начинает выглядеть очень привлекательно.
Я не знаю, какие политические силы окажутся на коне, но, опять же, этот процесс может принимать довольно причудливые формы, потому что, на мой взгляд, вообще возможны политические пертурбации в самой системе координат, которая много лет функционировала. Скажем, в Америке очень вероятно, что двухпартийная система в ее нынешнем виде прикажет долго жить. Значит, скорее всего, возможны изменения. Сегодня люди объединяются очень оперативно, быстро по каким-то конкретным интересам. По существу мы видим, что в политике происходит разрыв. С одной стороны, технологии позволят нам жить 24×7. Люди постоянно что-то узнают, и не просто узнают, они могут сами в этом процессе участвовать. А с другой стороны, политическая жизнь сохраняется в своем старом виде, в старой ипостаси. Если предпочтения людей, в том числе и политические, могут меняться за неделю-две и даже часы, если не минуты, то политическая жизнь измеряется месяцами и годами. И мне кажется, что эти ножницы неизбежно приведут к тому, что будет формироваться новая политическая культура. Потому что вместо того, чтобы быть частью одной партии, в которой тысячи элементов, платформ, по которым мы можем соглашаться — не соглашаться, люди, скорее всего, будут искать формы объединения, которые все-таки позволят им решать конкретные, местные проблемы, объединяясь во временные коалиции. Партии, наверное, как-то сохранятся, но я думаю, их доминирующая роль будет сходить на нет.
— Вы упомянули биткоины. Интересно ваше отношение: вы сами случайно не инвестируете в биткоины?
— Я считаю, что за биткоинами будущее. Я не буду вдаваться в детали своих финансовых дел, но с моей точки зрения криптовалюта неизбежно будет завоевывать все больше и больше пространства в финансовом мире. Уже не случайно мы видели, что PayPal, MasterCard, Black Road, Morgan Stanley, Elon Musk — уже огромные ресурсы вкачиваются игроками первого уровня. Это связано с тем, что нужны какие-то антиинфляционные механизмы. И что бы там ни говорили экономисты — инфляция такая или не такая, но когда уже печатаются триллионы долларов, вдумаемся: триллионы долларов. Представить себе такое просто невозможно.
Я недавно читал, как Америка накапливала доллары, статья 94-го года в "Нью-Йорк Таймс" о том, что Америка перевалила важный рубеж: государственный долг США превысил 1 млрд долларов. 1 млрд долларов! Это была цифра просто зашкаливающая. Сейчас мы говорим про долги в десятки триллионов долларов. И по существу, если мы посмотрим на долговые обязательства не только государственные, но и частных компаний, на этот долговой рынок, то он в 25 раз превышает валовой продукт, ВВП всех стран мира суммарный.
Мы, по существу, имеем ситуацию, когда невозможно оценить, сколько стоит 1 доллар. Я не говорю даже про рубли. Мы говорим о главной валюте — доллар, евро, иена, фунт стерлингов. А если возникает такой высокий уровень неопределенности, то любая система стремится к какой-то стабильности. И в этой ситуации тот же биткоин имеет четкую математическую формулу — 21 млн единиц. И никакой Центральный банк в силу сиюминутной целесообразности для поддержания макроэкономической стабильности не может это нарушить. Поэтому биткоин в перспективе в нашу эпоху, в эпоху возрождения космических исследований, вполне может стать таким онлайновым золотом.
— Вопрос от слушателя на общественно-политическую тему. Правильно ли я услышал в вашем последнем "Особом мнении" некоторый скепсис относительно санкций Запада по кейсу Навального? Как вы думаете, какие действия Кремля способны подвигнуть США и ЕС на действительно серьезные меры по типу антииранских санкций? Только ядерная угроза?
— К сожалению, санкционный режим, про который мы говорим, далек еще от критической точки, за которой могут начаться серьезные изменения в ментальности даже не самого Путина, а тех, кто его окружает. Пока санкции носят щадящий характер. Они позволяют путинскому режиму, путинской пропаганде показывать свой иммунитет к санкциям, продолжать гнуть пальцы, рассказывая, что нам от этого ничего не будет. А западные политики скажут, что вот, есть санкции, поэтому мы реагируем, мы ничего не пропускаем. Мы и на Крым отреагировали, мы на это отреагировали, мы и на Навального отреагировали.
Но давайте смотреть на конкретику. Санкции санкциями, но после 14-го года Германия резко увеличила закупки российского газа. И с точки зрения Путина, санкции есть и есть. Пока идет бизнес и пока этот бизнес очень четко разделяется со всеми остальными проблемами, и с правами человека, и с аннексией Крыма, и вообще с любыми действиями российского режима, грубо нарушающими международные обязательства, это, с точки зрения Путина, не несет никакой серьезной политической нагрузки. Ну, говорят и говорят.
Даже сейчас в ситуации с Навальным мы все равно видим, как германское руководство продолжает настаивать, что "Северный поток — 2" — это другая история. И все остальное не имеет значения. Ну, каких-то силовиков прижали и не дают им никуда ездить. Ну и что? С точки зрения Путина, денег у меня более чем достаточно, копилка у меня полна, расходы на непроизводительные здравоохранение и строительство общего жилья мы сокращаем, денег платить силовикам у меня более чем достаточно. Потом, все эти санкции, пока они не носят глобального характера, общего поражения — конкретный человек и семья. Скажем, то, что сделал сейчас Зеленский, Украина. Медведчук и семья, семейные активы. Пока этого нет... Ну, перепишут, переделают, не суть важно.
Американские санкции немного более агрессивный характер носят. И Америка продолжает бороться с "Северным потоком — 2", хотя там вопросы по-прежнему остаются. Но все равно видно, что администрация Байдена пока не готова к максимально жесткому режиму конфронтации.
Кстати, это показательно в истории с Джамалем Хашогги, с его зверским убийством в консульском отделе в Стамбуле. Очевидно, что все следы вели к Мухаммеду бен Салману, к кронпринцу. Более того, и документальные свидетельства с турецкой стороны — они имели возможность записать то, что там происходило, — указывают на то, что бен Салман непосредственно слушал, наблюдал за процессом казни.
Сейчас сняли фильм "Диссидент". Я — председатель американского Human Rights Foundation, и мы были участниками программы поддержки этого фильма, фактически были организаторами. Фильм, который сейчас выдвинут на премию BAFTA как документальный фильм. Его сделал Брайан Фогель, тот же режиссер, который сделал фильм Icarus ("Икар") о российской допинговой программе. И здесь американская администрация снова маневрирует. Я понимаю, Иран с одной стороны, война в Йемене, но видно, что готовности к жесткой конфронтации пока еще нет. Но, тем не менее, повторяю, то, что происходит в Украине, — это очень хороший знак. Байден выступал по этому поводу и в Госдепартаменте, и в Пентагоне. Это указывает на то, что все-таки ситуация меняется.
Но если мы хотим иметь серьезные действия, понятно, куда надо бить. В первую очередь, если они не могут заняться олигархами сразу, потому что там юридические иски. Понятно, что десятки, если не сотни миллиардов долларов инкорпорированы в западную экономику, во все ткани жизнедеятельности Запада от футбольных клубов до разных фестивалей. Если невозможно немедленно принять такие санкции, то никто не мешает Западу сделать то, что сделали украинцы — закрыть пропаганду. Russia Today и Sputnik вполне подходят под определение Нюрнбергского трибунала: пропаганда агрессивной войны и пропаганда ненависти. Готовы они это сделать? Понятно, что в ответ будут закрываться Би-би-си и "Радио Свобода", но мы пока не чувствуем наличия этой политической воли. Западный мир пытается ограничиться полумерами. История нас, надеюсь, научила, что полумеры в отношении таких режимов не работают, и просто с каждым днем цена противодействия будет повышаться.
— Гарри Кимович, по следам Женского дня. Как вы считаете, женщины в шахматах — это социальный фактор, или гендерная особенность, или как условно в легкой атлетике, при всем уважении к женщинам? Заранее спасибо и удачи в вашей деятельности.
— Многие вещи связаны с иерархией, которая была неизменна на протяжении столетий, если не тысячелетий. Понятно, что кардинальные изменения в такой иерархии происходят очень медленно. Уже возникли определенные стереотипы, которые складывались. И хотя шахматы — это интеллектуальный спорт, а не легкая атлетика, как в данном случае, здесь вроде бы не требуется физической нагрузки, но, тем не менее, это часть той общественной жизни, которая на протяжении очень долгого периода времени, столетий, была прерогативой мужчин.
То, что за последние 50 лет произошло резкое сокращение этого разрыва, говорит о том, что ничто не вечно под луной. Если Фишер в начале 60-х годов хвастался, что может давать самой сильной женской шахматистке фору в фигуру, то понятно, что сегодня речи о таких вещах быть не может. Кроме того, не будем забывать, что Юдит Полгар на пике своей карьеры входила в десятку сильнейших шахматистов мира. Я помню, когда мы с ней играли в одних турнирах, она была просто одним из участников супертурниров. Никто даже не думал о том, что ты играешь партию с женщиной. Понятно, что определенные стереотипы сохраняются, но мы видим, что этот разрыв сокращается, хотя по-прежнему остается и связан с элементом престижа.
Многие талантливые шахматистки, если смотреть на девичьи шахматы, просто уходили из шахмат в силу того, что родители не хотели, большой перспективы не видели. Я думаю в этом плане, что сериал "Ход королевы" может послужить мощнейшим толчком для развития женских шахмат, потому что всегда нужен какой-то прототип, всегда нужен какой-то герой, героиня. И в данном случае, хотя это виртуальная героиня, хотя эта история не случилась в реальной жизни, тем не менее, сегодня многие границы размываются. И для многих девочек Бет Хармон будет реальным образом, образом для подражания. Поэтому я думаю, что в ближайшее время мы увидим очередной прорыв в женских шахматах.
