1991 – 2021. На круги своя
Мгновения свободы редки…
В качестве новогоднего лирического отступления хочу предложить читателям несколько своих стихотворений 30-летней давности. Неожиданно оказалось, что они вновь стали актуальны, что это — про сегодняшний день.
Эти стихи написаны в последние годы перестройки, когда казалось, что силы реванша берут верх и самый главный демократ, отец перестройки, уже отягощенный собственными преступлениями — Тбилиси-89, Баку-90, Вильнюс-91 — вот-вот примкнет к ним.
Канун путча.
Ощущение наступающего апокалипсиса, рухнувших надежд и полная безысходность. Сегодня, в канун 2021 года, эти чувства еще явственнее, чем 30 лет назад, в канун 91-го, не только потому, что ситуация отягощается всемирной эпидемией, но и потому, что Путину тихой сапой удалось осуществить путч, не удавшийся его предшественникам. А это — пострашнее любого коронавируса.
Путин — подлинная чума XXI века, накрывшая не только Россию, но всю планету.
Кошмарный сон
Сон, как шквал обрушился, внезапный,
безразмерной сделав эту ночь.
Я не знал, когда наступит завтра.
Я не в силах был себе помочь.
Вспыхивая в заревых отсветах,
замелькали залы, зеркала.
Я скользил по скользкому паркету.
То светло. То сумрачно. То мгла.
Я скользил неслышным силуэтом.
Но блеснуло зеркало свинцом! —
Я отпрянул в ужасе — чье это
злобой искаженное лицо?!
Я гадал — дурной, хороший признак?
Я застыл, дыханье затая.
Человек просвечивал, как призрак.
Господи, неужто это я?
Что за сон мне странный нынче снится?
Как понять? — Нелепостей гора!
В полутьме вокруг мелькали лица
злобою, как фосфором, горя.
Может, мир приснился мне загробный,
иль какое старое кино?..
Я вдруг вспомнил... Вспомнил! —
Та же злоба.
Это было... И не так давно.
Я в толпе, зловеще хохотавшей,
затерялся, мал и невесом.
Мне во сне почти что стало страшно —
слава богу, это только сон!
И кляли кого-то, и клеймили!
И, как черти, ринулись плясать!
Неужели мы такими были
тысячу всего лишь снов назад?
Ну, а лица или, может, маски
вразнобой плясали и не в такт.
Я глядел на эту свистопляску:
вдруг проснусь, а в жизни снова так?
А они наглее всё и бойче,
Их теперь попробуй — прогони!
Их всё больше, больше, больше, больше —
зеркалами множатся они!
Нестерпимо душно стало в зале!
— Не могу вас видеть, не хочу!
Я кричу — а сон не исчезает!
Я кричу, кричу, кричу, кричу...
1988 г.
P. S. Из сегодня. Сегодня это стихотворение можно было бы назвать: "Сбывшийся сон".
Искушение
Как странно... Или это снится?
Весна, казалось бы, вокруг.
Весна!
Но улетают птицы,
как в осень позднюю — на юг.
Хотя и солнце брызжет сочно,
и веселит весенний дождь,
но — часты заморозки ночью
и по утрам бросает в дрожь.
Весна.
Но день за днем проходит,
а кажется — зима опять.
Хотя к превратностям погоды
уж нам-то, нам — не привыкать.
И вместо льдов — надежды тают.
И, небо криками кроя,
летит, летит за стаей стая
в иные, теплые края.
— Летим! Замерзнете зимою! —
кричат прощально с высоты.
— Летим! — зовут друзья с собою.
И гонят недруги:
— Лети!
"Лететь, пока не держат крепко", —
себя мгновенно уличу.
Как просто было, сидя в клетке,
хвалиться вслух: "Не улечу!"
Между землей и небосводом
душа раздвоена моя.
Как трудно, будучи свободным,
отвергнуть теплые края.
Мгновения свободы редки,
быть может, их не будет впредь.
— Летим, пока опять не в клетке,
пока возможно — улететь!
...И тянется за стаей стая...
Ты в небо смотришь, удручен.
И оброняют, улетая:
— Ах, дурачье! Ах, дурачье!..
— Летим! Подумай хорошенько!
Трещат морозы. Меркнет свет.
И обреченно —
Серой шейкой —
ты улетевшим смотришь вслед.
1990 г.
Призрак Гулага
Мы все-таки больны неизлечимо:
когда нас вновь окутывает тьма,
прозревшие, ну что ж теперь молчим мы?
Казалось, непокорных будет — тьма!
Казалось, что теперь-то дух мятежный,
дремавший столько лет, взыграет в нас.
Но мы опять, как дети, безмятежны,
как будто — не про нас
и не сейчас!
"Мы все за демократию! Кто против,
тот, словно голый в обществе, смешон.
Нет, никогда не быть перевороту!" —
а он уже, по сути, совершен.
Тревогой переполненный декабрь...
Январь расстрелян.
Кто-то очень рад.
А кто же новоявленный диктатор? —
Ба... Это он, наш главный демократ.
Он уверяет — беды стороною.
Он обещает — миллионы благ.
Но миражом сияет над страною
отстроенный, подкрашенный ГУЛАГ.
Уже и хор звучит согласно, стройно:
не допущать,
не сметь,
не слушать,
не...
Но если вновь ГУЛАГ в стране отстроят,
то, знать, его достойны мы вполне.
1991
Вера в пророчества
Какое время странное... Апатия.
Не веруем ни в Бога мы, ни в партию.
Голодные, разуты и раздеты,
не верим ни на йоту Президенту,
его министрам сладеньким и прочим там,
а верим лишь пророкам и пророчествам.
Мы в предсказанья веруем — не диво ли? —
особенно в хорошие, счастливые.
Хоть знаем, это мистика — пророчества,
но хочется нам веровать в них, хочется.
Да, впрочем, нет у нас иного выхода.
Страна, как лошадь загнанная, выдохлась.
Хотя бы предсказаньями утешиться! —
Пророков предостаточно в отечестве.
Но страшно, безнадежно, одиноко,
когда надежда — только на пророков.
Как хочется нам, вдоволь настрадавшимся,
поверить предсказаньям Нострадамуса, —
что ждать уже недолго, канет в Лету
кошмарный сон семидесятилетний.
Но на пророков многое возложено —
под силу ли им наши пожеланья?
Ведь только в наших силах невозможное:
исполнить их благие предсказанья.
1991 г.
Встреча 1991 года
Невесело было. Погода сырая.
Безмолвно-бесснежная серая ночь.
Вот-вот Новый год. Но напрасно старались
свое настроение мы превозмочь.
Такого невзрачного Нового года
не помню. Приходу его и не рад.
Непразднично и неуютно.
Погода
навряд ли лишь в том виновата, навряд.
Зато телевизор пылал многоцветно.
Взрывалось шампанское. Пляски и смех.
И не было грусти на лицах заметно.
А может быть, маски на лицах у всех?
Народ веселился там по-скоморошьи.
Там пела певица. Смешил пародист.
А мы не смешились — нам было тревожно:
что год наступивший еще породит?
Кто знал, что придется столь скорбно и немо
когда-то встречать Новый год? — А поди...
Бесснежное серое смутное время.
Какие невзгоды еще впереди?
А там, на экране веселье.
Ведущий
улыбкою тысячеваттной сиял.
Беспечна и лжива, дурманила души,
как крепкий напиток, улыбка сия.
Артисты старались. Артисты упорно
пытались и нас взвеселить, но — увы...
И ваше веселье сейчас — бутафорно,
и ваши улыбки, да, впрочем, и вы.
Экран телевизора — иллюминатор
в пригрезившийся невзаправдашный мир.
Меня обволакивает лимонадный
слащавый до приторности эфир.
И я утопаю в нем, и понемногу
экранное действо становится сном.
И я засыпаю в неясной тревоге,
склонясь над роскошным холодным столом.
1991 г.
Апокалипсис
(в поезде на Москву 20 августа 91-го года)
Почти что пустой, как Летучий Голландец,
наш поезд летит в бесконечной ночи,
в тревоге простудно гудками горланя.
Но пусто. Не слышно. Кричи — не кричи.
Томит неизвестность. Тревога. Усталость.
Эпохи какой начинается счет?
Немыслимо время за окнами сжалось
и только в вагоне нормально течет.
За тонкою гранью стеклянною, рядом —
вот лопнет стекло, только пальцами тронь —
вселенская тьма опустилась
и ядом
сквозь щели неслышно сочится в вагон.
Во тьме ничего не ценимо, не свято,
она наползает, страша и круша.
Как будто металл — покорежены, смяты
пространство и время, судьба и душа.
И, кажется, нет ничего уже, кроме
осипшего поезда с горсткой людей.
Как будто бы черной дырою влекомы,
летим всё быстрей, и быстрей, и быстрей.
А может, проскочим? А, может быть, мимо?
Уйдем, лишь коснувшись сверхсдавленной тьмы?
Уйдем? —
Притяжение неумолимо.
Где вынесет нас?
Да спасемся ли мы?
1991 г.
P. S. Из сегодня.
Тогда показалось, что проскочили, ушли от притяжения черной дыры. Но сегодня понятно, что это была иллюзия. Что мы, в эйфории победы над ГКЧП, приняли верхушечно-гэбистский переворот, затеянный поколением молодых волков, рвавшихся к свободному выезду за границу и ненасытному, не сдерживаемому коммунистической идеологией обогащению, за народную демократическую революцию. Молодые волки просто воспользовались тогдашними ожиданиями общества и очень удачно конвертировали их в свою программу построения государственного капитализма, проще сказать — бандитского государства. Которое окончательно сформировалось с приходом на галеры известно кого.
Чтобы это понять, достаточно посмотреть вот на эту фотографию разгара путча, на которой возле одного бунтаря и реформатора Ельцина на БТРе стоят приставленные к нему двое красавцев гэбэшников: известный уже тогда Коржаков и совершенно в то время неизвестный Золотов. А в Питере точно так к "демократу" Собчаку был приставлен небезызвестный теперь Путин.
Все у них было схвачено и под контролем уже тогда, с самого начала, 19 августа 91-го года.
Всех с наступающим, а главное — с уходящим, наконец, ковидным високосным!
