Они склонны выражать великую благодарность высшему начальству за проявленное внимание к трагедии на их территории, возводя его в ранг великого одолжения.
Они склонны считать и заверять это начальство в том, что трагедия на общественную атмосферу негативно не повлияла, а на митинге против виновников беды присутствует в несколько раз меньше людей, чем присутствует.
Они склонны считать и заявлять, что эти люди смутьяны, никакими родственными отношениями с жертвами трагедии не связанные, а на митинг пришли, чтобы решать собственные проблемы.
Они склонны порицать митингующих, объясняя им и с ними солидарным, что "пиар на беде" никого не красит, и не испытывают неловкости, когда порицаемым оказывается человек, у которого беда унесла всю семью.
Они стараются, по возможности, избегать прямых контактов с митинговой стихией, предпочитая им индивидуальные контакты с пострадавшими (в больницах) или с родственниками погибших, где можно выступать не в роли виновных, а в роли заботливых опекунов и говорить не на языке чувств, а на языке житейских интересов.
У них, можно сказать, государственный подход к трагедиям, при котором главное – не позволить эмоциям поколебать порядок, трагедии провоцирующий, и заверить высшее начальство в своей для этого годности. А у высшего начальства тоже государственный подход, не только не предполагающий контакта с митинговыми эмоциями, но от эмоций, похоже, освобожденный вообще. Они вытеснены рациональной мотивацией и рациональным обоснованием требований к подчиненным: нельзя допускать гибель людей и, тем более, детей, ибо это несовместимо с демографической политикой государства.
! Орфография и стилистика автора сохранены
