Владимир Буковский назвал книгу Виктора Суворова "Ледокол" "монументом человеческой слепоте". Потому что никто до Суворова не заметил (или не захотел заметить?) то, что очевидно — ведь автор "Ледокола" использовал в своих исследованиях открытые советские источники (а других тогда почти и не было). Но, оговоримся, это должно было быть очевидным не столько для рядового обывателя, сколько для специалистов, занимавшихся историей Второй мировой войны: ведь нужно было собрать воедино разрозненные факты (что и сделал Суворов), чтобы в итоге вырисовалась картина о планах Сталина напасть на Германию.
Но даже когда книга вышла, многие не желали прозревать, отвергая приведенные Суворовым неопровержимые факты (улики). Довод в основном был такой: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Как будто речь шла о стране — светоче миролюбия. Но в совковые наши головы сызмальства было вбито именно такое представление о первой в мире стране социализма. Мысль о том, что СССР был таким же агрессором, как и Гитлер, не вмещалась во многих советских мозгах. Хотя всем были известны факты агрессии Советского Союза как раз накануне Великой Отечественной войны (и в перестройку об этом выходила масса статей): прежде всего, это раздел с Гитлером Польши, и финская кампания, и захват прибалтийских стран, Бессарабии с Буковиной. Да это чуть ли не главный довод в пользу принципиальной возможности агрессии Советского Союза против Германии: если против всех этих названных стран и территорий миролюбивый СССР совершил агрессию, то почему он не мог пойти дальше?
И послевоенный захват СССР стран Восточной Европы свидетельствовал о том же. Затем были Будапешт, Прага, Афганистан. И сегодня наследник Сталина агрессией сначала против Грузии, а теперь против Украины подтверждает, что ничего в политике России не изменилось. СССР, говорите, никак не мог напасть на Германию, когда Россия вот прямо на наших глазах совершила агрессию против такого братского народа, родственнее которого и не придумаешь?
Нынешние события с особенной ясностью высветили советскую историю. Разумеется, для зрячих.
Пушкин и "край Европы"
В этой статье я хочу поговорить о еще одном даже не советском, а имеющем свои корни в царской России, мифе. Возможно, он не столь "горяч" на сегодняшний день, как миф, развенчанный Суворовым, но зато он лежит на поверхности, виден невооруженным глазом. Даже не нужно перелопачивать горы открытых советских источников. Достаточно внимательно прочесть хотя бы статью всего в несколько строк в "Советском энциклопедическом словаре" под названием "Батыя нашествие" (сегодня она слово в слово напечатана здесь): "Завоеват. походы монголо-татар в Вост. и Центр. Европу под предводительством хана Батыя. В 1236-41 завоевание Волжской Болгарии, зимой 1237 — 1238 поход в Сев.Вост. Русь, в 1238 — 40 затяжная война с половцами, аланами, черкесами. Осенью-зимой 1240 завоевание Юж.Руси. В 1241 — 42 поход через Польшу, Венгрию и др. к Адриатич. морю. Монголо-татары, ослабленные героич. сопротивлением рус. и др. народов Вост.Европы, не смогли закрепиться в Центр.Европе и отступили. Земли Вост.Европы были разорены, на Руси установилось монг.-тат. иго".
А теперь вспомним, сколько раз мы читали в различных статьях о том, что Русь спасла Европу от Батыева нашествия: поглотив силы несметных орд Батыя, она вынудила его прервать завоевательный поход к "последнему морю" (Средиземному), предпринятому по завещанию "потрясателя Вселенной" Чингис-хана. Сравним всё это с одной лишь фразой из энциклопедии: "В 1241 — 42 поход через Польшу, Венгрию и др. к Адриатич. морю". Правда, где-то тут концы с концами не сходятся? Адриатическое море — это, вообще-то, уже залив Средиземного. И чем, как вы думаете, проходя через земли "Польши, Венгрии и др." занималось войско монгольского хана — неужели сады разводило? Точно, как Советская армия в Афганистане, не иначе.
Как видим, хотя бы сомнение должно было зародиться у всякого, едва коснувшегося темы монголо-татарского нашествия. Но, очевидно, человеческому сознанию свойственно не задумываться над аксиомами, заложенными в нас еще со школьной скамьи, а также подвергать сомнению печатное слово. Вижу по себе: сколько раз я ни встречал в прессе утверждение, что Русь защитила Европу от Батыя, это проглатывалось машинально, даже не приходило в голову усомниться в истинности этого положения. Ведь к подробностям самого Батыева похода со школьных времен не приходилось возвращаться, зато о главном тезисе мне периодически напоминали в газетных статьях. Попутно намекая, что вот, Европу спасла, а сама из-за этого отстала и теперь прозябает в нищете. Не мешало бы, дескать, спасенной Европе теперь в благодарность помочь России.
Справедливости ради следует сказать, что советские историки и публицисты не были авторами мифа о мессианской роли России в деле спасения Европы от монгольских полчищ. Вот что сказал по этому поводу еще А.С. Пушкин (хотя я не уверен, что и ему принадлежат лавры "первооткрывателя"): "России определено было высокое предназначение… Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией…" Замечу, что в энциклопедии все-таки честно и бесстрастно зафиксированы факты — "поход через Польшу, Венгрию и др." — у Александра Сергеевича же нашествие остановлено "на самом краю Европы". Что за наваждение? То ли Пушкин был не в курсе, что войска Батыя дошли до побережья Адриатики, то ли не знал, что "Польша, Венгрия и др." тоже в некотором роде Европа?
В общем, "зацепив" раз эту тему и обнаружив вышеназванные нестыковки, я обратился к различным источникам по этой тематике, энциклопедиям, Интернету. Перечитал я также известную трилогию В. Яна. Это, конечно, произведение художественное, но, несомненно, что география похода Батыя писателем не выдумана, а взята из реальных исторических документов того времени.
В виду Триеста
Итак, существует два основных положения, на которых настаивают радетели мессианской роли Руси:
1. Русь закрыла собой Европу, войско монголо-татар, истощенное отчаянным сопротивлением русских, было остановлено на самом её краю;
2. Именно по причине ослабленности своего войска Батый не рискнул воевать с Европой и повернул назад, в свои степи.
Осмелюсь утверждать, что оба эти положения не соответствуют истине. Рассмотрим сначала, на краю чего остановились монголы. Вот что говорят факты.
Оставив позади себя сожженный Киев, пройдя Галицко-Волынские земли, где он захватывал города, которые удавалось взять с наскока, но не останавливался подолгу там, где осада обещала быть длительной и трудной, Батый, можно сказать, на всем скаку ворвался в Восточную Европу. Это произошло в начале 1241 года. Первой испытала на себе удар монгольских полчищ Польша. Пали Сандомир и Краков. Батый разделил свое "ослабленное" в боях с русскими войско: одна, бóльшая часть, двинулась на Венгрию, а другая — через всю Польшу на Чехию и южные немецкие княжества. 9 апреля под городом Лигницем произошло сражение монгольских войск и объединенных европейских, состоявших из польских и чешских воинов, а также немецких рыцарей. Объединенное войско было разгромлено, а еще более "ослабленная" часть монгольских полчищ вторглась в Моравию, затем в Богемию. Правда, монголам удалось покорить не все города и даже не все отдельные крепости и замки. Но, в конце концов, эта часть монгольского войска также направилась в Венгрию, где соединилась с главными силами Батыя.
Два месяца простоял Бату-хан под стенами Буды. Тем временем мелкие отряды, рассылаемые им во все стороны, грабили королевство. Наконец, хитростью выманив мадьярского короля Белу IV с его войском из города, Батый разбил его, а потом без труда взял приступом оставшиеся почти без охраны Буду и Пешт, которые безжалостно разграбил, а затем сжег. Отсюда джихангир устремил свое войско через крутые горные склоны дальше на запад. Он захватил Загреб и, наконец, передовой отряд монголов вышел к древнему городу Сполато (сейчас Сплит) на побережье Адриатического моря. Оттуда, двигаясь к северо-западу вдоль побережья, армия Бату достигла богатого города Триест, откуда было рукой подать до Венеции (тогда он входил в Венецианскую республику, а сегодня это Италия). Многие жители Триеста в страхе бежали из города, укрывшись в лесах, но… Армия могучего джихангира, простояв некоторое время в виду города, неожиданно снялась с места и двинулась в обратный путь. Полчища Батыя исчезли так же неожиданно, как и появились, оставив в недоумении отделавшуюся "легким испугом" Центральную Европу.
Итак, от "края Европы" Батый добрался почти до ее центра. Италия лежала перед ним, как на ладони и, казалось, оставалось сделать небольшое усилие, чтобы покорить ее. И все же Бату отступил. Неужели решил, что его войско слабо или малочисленно?
Я вовсе не хочу умалить мужества и доблести древнерусских воинов, простого населения, в отличие от некоторых исследователей, например, Льва Гумилева. Он полагает, что никакой катастрофы в результате Батыева нашествия для России не произошло — всего лишь "была разрушена Рязань и четырнадцать городов во Владимирском княжестве. А всего тогда там было около трехсот городов". Киев же всё равно в 1169-м году был опустошен Андреем Боголюбским, так что "Батыю мало чего осталось от Киева". И даже ига, по Гумилеву, никакого не было, была одна лишь польза от союза (!) с татарами, благодаря чему удалось противостоять экспансии католического Запада (см. Гумилев Л.Н. "Апокрифический диалог"). Несомненно, что нашествие Батыя было катастрофой для Руси, как несомненно и то, что русские оказали достойное сопротивление монгольским полчищам. Но те брали не столько умением, сколько числом, которое было таково, что даже киевляне, вышедшие как один на защиту города, увы, не смогли устоять перед превосходящими силами нападающих. Вал воинственных кочевников с востока неудержимо покатил дальше, подминая под себя города и страны, лежавшие на их пути. Если бы войско Батыя действительно серьезно ослабло, то неужели бы он рискнул разделить его и послать какую-то его часть для покорения Чехии и германских княжеств? Я думаю, именно этот шаг джихангира, равно как и его победы на полях Европы неопровержимо свидетельствуют о том, что войско монголов было вполне многочисленно и боеспособно. Но, может быть, расположившись лагерем в виду Триеста, Батый получил информацию о выступившем ему навстречу более многочисленном, нежели его армия, объединенном войске, которую смогли собрать европейские правители? И отступил, не рискнув ввязываться? Что вообще происходило в те месяцы в Центральной Европе?
К моменту вторжения Батыя в Европу там шла напряженная борьба между императором Германии, Священной Римской империи и Сицилийского королевства Фридрихом II Гогенштауфеном и 90-летним Папой римским Григорием IХ. Размеры статьи не позволяют говорить о причинах этой вражды — скажу лишь, что дело было в банальной и извечной борьбе за власть, в стремлении Папы установить свое верховенство над светским правителем. Борьба эта, то словесная, то настоящая, кипела во всех концах Европы не один год. Неоднократно папские войска выступали против войск Фридриха, и наоборот. Император несколько раз был отлучен понтификом от церкви и предан анафеме. Их вражде не смогли положить конец даже страшные известия о разгроме войск при Лигнице, Сандомире, Кракове, сожжении Буды и Пешта. Европу охватили ужас и паника. И в таких-то условиях можно было надеяться на реальное объединение бесчисленных европейских государств и княжеств? Эффективность и сама возможность объединения в подобных условиях была уже продемонстрирована русскими князьями.
Как Фридрих, так и Папа, конечно, кое-что предпринимали: например, писали десятки воззваний к европейским правителям, призывая к объединению (не забывая при этом обвинять друг друга во всех смертных грехах). В 1241 году, как раз, когда орды Батыя терзали Польшу, и все силы надо было употребить на создание объединенной армии, Фридрих со своим войском выступил к Риму, где Папа пытался созвать собор для очередного осуждения императора. Войско Фридриха, точно завоеватель, опустошало окрестности, и собиралось вступить в Рим, но Григорий IХ вдруг умер. Позже, когда полчища Батыя вышли к побережью Адриатики, Фридрих укрылся на своей вилле в Сицилии. Он "сидел на чемоданах": был приготовлен корабль для бегства в случае критического развития событий. В такой ситуации вряд ли можно себе представить, чтобы Батый дал отбой, испугавшись европейской армии.
Но что заставило его предпринять этот шаг? Одной из причин называют боязнь Батыя оставлять завоеванную Русь у себя в глубоком тылу (ну очень хочется не мытьем, так катаньем протолкнуть её в мессии!). Будто бы джихангир боялся, что не оправившаяся еще от разорения Русь способна перерезать ему путь назад. Но будь у него такие опасения, зачем ему было идти так далеко на запад и создавать этот глубокий тыл позади себя — неужели только затем, чтобы полюбоваться красотами Адриатического побережья? Несомненно, что-то должно было случиться именно во время продвижения Батыя в глубь Европы.
Гонец из далекого Каракорума
Впрочем, о том, что именно произошло в это время, можно прочесть в любой энциклопедии. К Бату-хану прибыл гонец из далекого Каракорума, новой столицы монгольской империи, с печальной вестью о смерти великого кагана, хана Угэдея, сына Чингис-хана. В послании также содержался призыв ко всем его потомкам немедленно собраться в столице на курултай, съезд монгольской знати, для избрания преемника почившего кагана.
Сразу после получения этого известия смертельный враг Батыя, его дядя хан Гуюк, в свое время рассчитывавший стать предводителем монгольского войска, тайком со своим отрядом покинул лагерь монголов. Разумеется, Батый нисколько не заблуждался относительно дальнейших намерений ненавидевшего его Гуюка — тот решил хотя бы в вопросе престолонаследия опередить племянника (что, скажу забегая вперед, ему удалось). Несомненно, всё это предопределило решение, которое, по некотором размышлении, принял Батый.
Полководцы Батыя все как один были против прекращения похода, убеждали его отказаться от принятого решения. Вот как эта сцена описана в романе В. Яна "К последнему морю". Итак, Бату-хан объявляет о своем решении повернуть войско назад.
– Не делай этого! — воскликнул Иесун Нохой и бросился на колени перед Бату-ханом. — Не делай! Это будет роковая непоправимая ошибка!
– Молю, не поворачивай обратно коней! — поддержал Нохоя арабский посол Абд ар-Рахман. — Прикажи войску немедленно двинуться вперед. Через день ты овладеешь Тригестумом. Через семь дней твой передовой отряд ворвется в Венецию, а через месяц в твоих руках будет великая столица Рум, а с нею владычество над всей вселенной!
– Не надо колебаться! Вперед, иди вперед до "последнего моря", как завещал нам Священный Правитель! — сверкая единственным глазом, заревел Субудай-багатур.
Вряд ли приближенные Батыя с такой настойчивостью убеждали его продолжить поход, если бы сомневались в силе своей армии и не видели слабость терзаемой внутренними распрями Европы. Это было единоличное, говоря сегодняшним языком, авторитарное решение Батыя, продиктованное, прежде всего, всё той же извечной борьбой за власть, в данном случае над империей Чингис-хана. Судьба власти теперь решалась не в Европе, а в далеком Каракоруме. Разногласия между Батыем и его полководцами были так велики, что некоторые от досады и отчаяния покинули его, и прежде всего — Субудай-багатур, человек, стоявший, по сути, во главе армии, особенно в походе 1237-38 гг. на северо-восток Руси, когда Батый был еще неопытен, как полководец. Он был соратником еще Чингис-хана, и именно Субудаю доверил тот военное воспитание внука. И вот этот опытнейший полководец полагал, что не составит большого труда покорить "и Тригестум, и Венецию, и столицу италийцев Рум", но вот же — не убедил в этом Батыя.
О том, что именно смерть великого кагана явилась основной причиной прекращения похода монголов на Запад, свидетельствовал современник тех событий, францисканский монах Иоанн План-Карпин, посланный папой Иннокентием IV к новому хану с целью задобрить его и предотвратить планировавшийся новый поход на Европу. Его слова приводит в своей "Истории…" Карамзин (т. IV): "Моголы… победив короля венгерского, думали идти беспрестанно далее и далее; но внезапная смерть хана, отравленного ядом, остановила тогда их стремление". Самого нового кагана хана Гуюка монах аттестовал так: "…пылая славолюбием, готов целый мир обратить в пепел". Что ж удивляться, если он, "…едва избранный, …положил объявить войну церкви нашей, империи Римской, всем государям христианским и народам западным…" Новый поход был неотвратим — по свидетельству монаха, уже в 1247 году хан Гуюк намеревался послать "одну рать в Венгрию, а другую в Польшу", но — опять провидение спасло Европу по той же причине, что и в первый раз — а именно, смерть кагана.
И вот что удивительно — хотя В. Ян подробно описал путь движения Батыя по Европе, раскрыл перед нами причины его последующего отступления — он все-таки взял эпиграфом к своему роману то самое высказывание Пушкина, которое я привел в начале статьи. Это ли не потрясающее подтверждение человеческой слепоты?!
