Совершенно не хочется писать больших серьезных текстов. Бессмысленно. Бессмысленно что-то кому-то объяснять уже. Бессмысленно приводить какие-то доводы. Бессмысленно взывать к голосу разума или хотя бы даже простой элементарной логике.
Мигрантская истерика захлестнула все — от края до края. Лидер оппозиции (демократической, блин, оппозиции!) идет на выборы с националистической риторикой. Колумнисты самой либеральной из всех радиостанций поддерживают участника русских маршей. Лучшая новостная лента России постит во "Вконтакте" совершенно ублюдочные расистские картинки. Наци-погром осудила только одна (!) партия. Скин-бригады на этом фоне громят рынки и режут людей не той национальности по подворотням. Народ в маршрутках полосует нерусских пассажиров ножом по горлу.
Писатели, журналисты, режиссеры, ученые, лидеры общественного мнения — то есть все те, кто и должен противостоять этому, кто должен поднять свой голос против безумия, встать и сказать: "люди, что вы делаете, очнитесь!" — молчат. Раздаются лишь отдельные нестройные голоса. Но их уже почти совсем не слышно.
Говорить что-то на этом фоне совершенно бессмысленно. Любые доводы натыкаются на "они сидят на корточках!"
Запрос в обществе на осмысление происходящего и попытку изменить будущее — отсутствует. Тормоза сняты, законы отменены, думать — не обязательно.
Как сказала мне недавно одна коллега после Бирюлева: а что ты хочешь, теперь уже все понятно, следующая остановка — резня.
Я когда-то написал статью под названием "вирус войны". Смысл ее в том, что войну невозможно начать ни одному человеку. Никакой Гитлер не в состоянии поднять сегодняшнюю Германию на "дранк нах Остен". Для этого нация должна созреть сама. Для этого процент носителей вируса войны в популяции должен достичь критической массы. И тогда уже никакой Гитлер не нужен — сами пойдут громить базы, жечь мечети, резать по подворотням, строить фильтропункты, избивать на камеру.
А потом — только тьма. Только тьма. Другого поворота с этой дорожки не существует.
И вот я сижу, смотрю, как теперь дозревает моя нация, как вирус поглощает все больше и больше людей, как эпидемия перерастает в стадию истерии, затем будет стадия безумия, и понимаю, что теперь это уже, скорее всего, не лечится. Этим теперь придется переболеть.
Лечится такое только профилактикой, только заранее, но вместо профилактики началось подливание масла в огонь — и наше дальнейшее вырисовывается все четче и четче.
Это уже потом, лет через десять-двадцать, когда кончится эпидемия, пройдет безумие, потухнет ненависть и спадет пена с губ, только потом, посреди разнесенной по кирпичам страны, оставшиеся в живых, выйдя из своих подвалов с буржуйками и варевом из крыс, оглянутся, посмотрят друг на друга, и скажут: господи, что это было? Зачем мы все это делали? Кем мы были? Как мы превратились в такое?
Тогда, возможно, и начнут появляться книги, фильмы, научные статьи. Может даже и нормальные законы. Как у японцев. Японцы же смогли. Хотя для этого им и перешлось пережить ядерную бомбардировку.
Тогда и пойдет осмысление. И запрос общества на осмысление будет очень силен. Архипелаг ГУЛАГ не мог быть написан в тридцать седьмом. Никто бы в тридцать седьмом не стал бы прятать "самиздат". Для этого нужно время. Расстояние. Осмысление.
Поэтому каждый раз, открывая новый лист, и желая написать что-то серьезное, я какое-то время сижу, смотрю в монитор, а потом закрываю его. Потому что понимаю — моего читателя почти не осталось. Некому писать. Все ушли громить овощебазы и вводить визы. А те немногие оставшиеся, кто еще готов слушать — и так сами все понимают. "Что ты хочешь, следующая остановка — резня".
Морали не будет.
! Орфография и стилистика автора сохранены
