"Где террор, я вас спрашиваю?!" Под такой "шапкой" и именно с такой пунктуацией, в не очень приличной для корректного русского публициста сочетаемости вопросительного с восклицательным Леонид Александрович опубликовал свой очередной блестящий "отлуп" всяческим либерастическим истеричкам, подгоняющим реалии под состояние собственных нервов.
Разиховский как всегда абсолютно прав. Я его творчеству посвятил, как недавно к ужасу своему обнаружил, более текстов, чем Достоевскому, хотя с ранней юности мечтал заниматься изучением произведений все-таки последнего. А вот получилось — первого. У нас по изысканности мышления Леонид Александрович нынче как-то ненароком и незаметно перегнал Федора Михайловича. Но не только по изысканности, а и по правдивости и убедительности.
Утверждать так имею следующие снования. Один мой дед, вернувшись на родину после обучения в Пражском университете на хирурга в тридцать пятом, уже в следующем году, как человек знающий всего четыре иностранных языка, спокойно поехал в лагеря как русский контрреволюционер. Его жена, моя бабка, к ее несчастью, кроме того, что стала после того же университета офтальмологом, знала этих проклятых иностранных языков аж двенадцать. Потому пошла по статье как "международная шпионка".
Второй мой дед, хоть и был всего лишь художником, занимавшимся в основном иллюстрированием детских книжек, умудрился за эту самую "контрреволюцию", да еще "финансовую", сесть только в сорок седьмом и отсидел в лагерях всего-то неполные восемь лет. Остальные родственники и вовсе зоны не нюхали, так имели исключительно мелкие неприятности, как дети врагов народа и члены семей этих самых народных врагов.
Почти все даже, за исключением бабки-офтальмолога, сгинувшей на колымских просторах в должности коногона, дожили не только до освобождения, но и до реабилитации, и помирать начали уже в счастливые свободные шестидесятые.
Вырос я в совхозе "Дукча" под Магаданом в окружении подобных свободных осчастливленных людей и представление о произошедшем с ними имею, несомненно, только опосредованное. Так что, у меня нет, конечно, личного опыта и практического существования, и ощущений, возникающих от жизни при истинном государственном терроре. Как, впрочем, и у Радзиховскаго.
Но мне кажется, что все-таки с определенной долей оснований я тоже могу утверждать — да, это не террор. Это просто безнадежная мерзость.
Я вырастил троих детей. Они получили хорошие профессии и с большим энтузиазмом начинали трудовую деятельность, малейшей мысли не имея, что есть смысл делать это где-либо, кроме своей горячо любимой Родины. И общественной деятельностью активно занимались, и с гражданской позицией там все было в порядке, и уровень изначальных конфликтов с окружающей действительностью был даже значительно ниже среднего.
А потом началось то, что по нашему с Радзиховским представлению, не имеет никакого отношения к террору. И я говорил своим детям, мол, подождите, еще ничего страшного, это пока все так, незначительная чепуха, подумаешь, каких-то законов понапринимали, кого-то из ваших товарищей по демонстрациям на допросы таскают, некоторых пусть даже и в "предварилку" запрятали, ну так никого же толком на лесоповал не отправили, остальное происходящее — тоже исключительно бытовые мелочи, не стоит дергаться, почтайте Леонида Александровича, он ведь так убедительно все объясняет…
Я много еще чего говорил, чрезвычайно умного и даже более аргументировано, чем сам Радзиховский.
Но глупые дети мои не поняли своего счастья. И уехали за границу. Нет, не эмигрировали, вообще никаких резких движений не совершали. Просто здесь им жить и работать стало не интересно. Хотя, вообще-то — очень интересно. Современные коммуникации позволяют не делать из расставаний особой трагедии. Каждый день по "Скайпу" разговариваем. Жизнь у них там бьет ключом. И с каждым днем у меня все меньше надежды на их возвращение.
А здесь у нас Радзиховский продолжает с нескрываемым злорадством приговаривать: "Где террор, я вас спрашиваю?!" Когда в тридцатых молодой хирург Вячеслав Васильев с женой и маленьким ребенком, мои отцом, вернулся с преподавательской должности во вполне тогда уютном и благоустроенном европейском университете на не самую сытую и комфортную родину, среди прочих причин была и та, что он надеялся на продолжение своей фамилии в России. Такие вот наивные фантазии смешного либерала прошлого века.
Больше всего не хочу, что бы возникло впечатление, будто я совсем от семейных горестей сошел с ума и теперь во всем произошедшем и происходящем обвиняю милого мягчайшего публициста в трогательной клетчатой рубашечке. И горестей особых нет, и с вменяемостью, надеюсь, пока все в порядке, и вины, конечно, никакой за Радхиховским нет. Ну, пишет человек и пишет. Подавляющее большинство наших публичных личностей и пишет, и говорит, и, главное, делает все неизмеримо и тупее и подлее. Но вот почему-то последнее время возникает неопрятное ощущение, что при встрече именно с Радзиховским меня потянет на совершение некого совсем не характерного уровню нашей общей интеллигентности если даже не поступка, то хотя бы жеста.
Да и это всего лишь форма речи. Негде, совсем уже негде нам встречаться и нигде мы не встретимся. Так что, живите счастливо и спокойно. Хотя все-таки…
! Орфография и стилистика автора сохранены
