– Счастлив, что застал, – голос президента немного дрожит, – Никак не мог до тебя дозвониться. Думал, уж не случилось ли чего?
– Да ничего. Охотился в глуши. Сезон-то заканчивается.
– А мне, знаешь, опять сон приснился. Я тебе звоню, звоню... Ни городской, ни мобильный не отвечают.
– Аккумулятор сел. А там, где я был, электричества нет.
– А сон такой. Будто я на площади, на митинге. Вроде бы в народ пошел. То ли Москва, то ли нет – не разберешь. Флаги красные повсюду колышутся, на ветру трещат. А посреди площади – то ли трибуна временная сколочена, то ли грузовик подогнали, то ли броневичок из музея выкатили. И ораторы выступают. Первый – мужик какой-то лысоватый, нос картошкой...
– Ленин? – догадываюсь. – Приснится же такое!
– Может и Ленин, но больше похож на Зюганова. "Реформа ЖКХ", - говорит, – "смерть и голод! Нет грабительским тарифам! Вчера было рано, завтра будет поздно!" А потом вдруг стихами заговорил: "Непомерная квартплата – за молчание расплата!" А толпа притоптывает ногами и скандирует: "...за мо-лча-ние ра-спла-та!!!". И, ты, Питирим, не поверишь, я тоже вместе со всеми притоптываю и слова речевки выкрикиваю. Чуть голос не сорвал.
А толпа волнуется, в ответ на призывы с грузовика рыком рычит. И плакаты кругом: "Долой министров-капиталистов!", "Путин! За жилищный кодекс ответишь!" И знамена, знамена. Все красное, как в 17-м году. – Да, – говорю, – это тебе не "оранжевая революция". – Какой там! Красное все! Паренек один взобрался на броневик: "Каждая статья Жилищного кодекса – это дюжина ножей в спину народа!" Потом женщина пожилая: "1700 рублей пенсия, 1500 плачу за квартиру! Как жить? Пусть министры поживут на мою пенсию!" Негодую – кто довел народ до жизни такой? Еще про соль много говорили. Мол, все кинулись за солью, потому что недоверие к власти.
Потом резолюцию приняли: меня, президента то есть, в отставку и правительство в отставку. Единогласно.
– Как единогласно? – изумляюсь. – А ты?
– Я против народа не пойду. Если мы с народом ошибаемся – история нас поправит. Проголосовал вместе со всеми. А потом, Питирим, меня узнали и...
– Неужели руку подняли? – замер я. – Не может быть!
– Наоборот, Питирим, наоборот. Разулыбались. Автографы стали просить. Фотографировались со мной. На фоне знамен и лозунгов. Можно сказать, слился с народом воедино. Лица посветлели, прояснились. Народ наш незлоблив, Питирим Игнатьич. Горяч, но отходчив.
Потом с броневика слетело и над площадью пронеслось: "Нет третьему срок-у-у!!" И все зарычали: "Не-ет!!" Я к трибуне пробираться стал, хотел сказать им – не собираюсь на третий срок... разве что чрезвычайные обстоятельства. Но они уже грянули "Священную войну"...
В конце собрались чучела жечь – мое, Чубайса, Фрадкова, Буша-младшего, далее по списку. Без этого теперь, говорят, нельзя. Тем более Масленица. Ну, я полез за спичками, и тут кто-то крикнул: "Перекроем проспект! Поставим баррикады!". Мы двинулись – и тут налетел ОМОН. С дубинками. Я отбивался плакатом "Заплати и сдохни!" из последних сил. Человек двадцать затолкали в милицейские "уазики". Я чудом спасся…
– Как удалось ускользнуть?
– Дзюдо, Питирим, дзюдо. Задняя подсечка, – я почувствовал, что на том конце провода президент впервые улыбнулся, – любимый прием. Потом бежал, вырывался, ударился лицом обо что-то железное… Нет, улица в политике – страшная вещь, страшная.
– Так это же во сне, – слабо возразил я, – Проснулся – и страшное позади.
– Во сне-то во сне, – вздохнул президент, – но щека саднит. Синяк и царапины. Ты думаешь, почему я ХАМАС в воскресенье не принял? Патриарха попросил? То-то. А ведь хотел...
Я молчал, потрясенный.
– Я сегодня на правительстве так и сказал: вы там с тарифами поосторожнее. Если что – пеняйте на себя.
Положил он трубку, а я понял: еще один такой сон – и прощай, Фрадков, дорогой наш Михал Ефимыч.
