Сегодня, спустя пару лет, можно с уверенностью говорить о том, что отношение к Ходорковскому стало своеобразным тестом для действующих лиц публичной политики по обе стороны баррикад. Среди демократической общественности можно обозначить целый спектр позиций неприятия действий власти, некую "шкалу протеста": от осторожно переменчивого Чубайса до отчаянно борющегося Каспарова. Сам факт появления аббревиатуры МБХ и ее тиражирование стал вызовом системе, будущим приговором для нынешних обитателей Кремля. Конечно, далеко не все готовы, открыто работать на то, чтобы такой приговор стал реальностью, но число людей, имеющих четкую позицию по этому вопросу велико, и очевидно растет.
Внутри самой власти тоже можно различить определенный спектр настроений, хотя особого разброса во мнениях относительно судьбы Ходорковского не наблюдается. Это и понятно. Слишком не любим высочайшим начальством выскочка из "ЮКОСа". Ни дать, ни взять - враг №1! Как такого пожалеть? Это все равно, что Басаева защищать! Тем не менее, за два года чаяний МБХ много воды утекло и в стане сильных мира сего. На лицо качественные изменения в структурах, слагающих пресловутую "вертикаль". Отдельно взятые номенклатурные единицы, держа нос по ветру, все более слаженно вливаются в общий процесс, без сомнений улавливая заданные тенденции.
Наиболее явным признаком последовательного и планомерного сворачивания демократических свобод в современной России является деградация института выборов, проявляющаяся на всех уровнях и во всех территориях. Командная установка центра на тотальный контроль за СМИ, безжалостное подавление не только оппозиции, но уже и любых недостаточно лояльных структур, требования по "судебному сопровождению и обеспечению" нужных результатов – выполняются региональным начальством неукоснительно. Решая в позволенных пределах свои местечковые задачи, губернаторы и мэры из кожи вон лезут, стараясь угодить московским боссам в главном – обеспечить построение тоталитарного режима, заглушить остатки вольнодумства и непокорности. Ускоренное раздувание партии власти по кадровому наполнению и формам вербовки порой доходит до абсурда, вызывая у думающих людей и смех, и ужас. Всеобщее трусливое поведение по правилам времен господства КПСС становится нормой. Лизоблюдство, беспринципность и циничный расчет встречаются все чаще в культурных и научных кругах, среди журналистов и спортсменов. Преступная ориентация на монополию в политике и в экономике у подавляющей части элит вызывает не естественный протест, а неуемное желание оказаться "внутри" и быть рядом с сильными мира сего, получая свою порцию гешефта.
До последнего времени казалось, что Новосибирская область, где как теперь стало ясно, началась настоящая политическая карьера Ходорковского, была относительно защищенной от всепроницающей порочности системы, сохраняла приличное лицо и имела ресурс для сопротивления. Однако теперь уже очевидно, что за два года в сибирской столице произошел дрейф от вполне приемлемой по российским меркам демократичной жизни с развитым телевидением и здоровой конкуренцией до сугубо кланового устройства власти и бизнеса под знаменами корпорации "Единая Россия". Перед декабрьскими выборами в Новосибирский областной совет мрачная тенденция достигла своей кульминации - губернатор Толоконский вступил в "ЕдРо". Неприметное в историческом контексте событие стало весьма показательным для тех, кто хорошо знает Толоконского. Оно знаменует собой новый этап не сопротивления и покорности в отношении всепоглощающей серости и наглости. Состоявшийся акт, по сути, есть сигнал SOS и одновременно отмашка для наиболее ретивых: "играть по правилам КПСС", вовсе не забытых за прошедшие годы.
Новосибирск - один из немногих регионов, где партийно-хозяйственная элита фактически не менялась за все пост советское время. Здесь в основном правят воспитанники и наследники прежних идеологических догматов, мастера выживания в застое и на ветру перемен, истинные рыцари кошелька и партбилета. Правят уверенно, надменно и со вкусом, вопреки кратковременно появившимся и исчезнувшим демократам. Они только приспосабливались на время, а сейчас с возвращением времен репрессий политзаключенных, у них безошибочно сработал инстинкт выживания.
Два года изменили и высветили многое. Они, безусловно, стали временем перемен. Только таких перемен, которых хотелось избежать. Но что дадут нам следующие два года? Три года, шесть лет? У какого числа, и главное что(!) они изменят в головах людей в Новосибирске, Москве, Краснокаменске… ?
