У Театрального центра на Дубровке, где 23 октября, в день захвата заложников, вспоминали события трехлетней давности, не звучало ни политических речей, ни обещаний отомстить, были лишь живые цветы, свечи, слезы, промозглый ветер и почти сорокаминутное молчание, когда на стене показывали фильм Марка Франкетти "Террор в Москве", снятый компанией ВВС.
Прошло три года, а в жизни бывших заложников "Норд-Оста" мало что изменилось: все непосредственные исполнители убиты еще при штурме, компенсации выплачены, судебные иски поданы и отклонены, кто-то из третьих лиц, помогавших террористам, оказался в тюрьме. Трагедия стала понемногу забываться, а жизнь тем временем продолжается. И бывшим заложникам, которым так никто и не хочет сказать, что случилось в Театральном центре (расследование опять продлили – на этот раз до 19 декабря 2005 года), приходится бороться за правду почти в одиночку.
К шести часам ступени Театрального цента были уже полностью заполнены людьми, женщины в платках зажигали у стены красные свечи, выставленные в форме цифры 130, по числу погибших. А люди все прибывали и прибывали, проходя через ворота металлоискателя, группами, поодиночке, с цветами или без, узнавали кого-то в толпе или в одиночестве вставали в стороне. По лицам было не различить – родственники ли это или просто сочувствующие, здесь все были "свои". "Нас собрало общее горе, сегодня здесь пострадавшие от взрывов домов на Каширском шоссе и улице Гурьянова, от взрывов самолетов, от теракта в Беслане, и пусть правительство знает, что мы будем вместе идти до конца, пока нам не скажут всей правды про то, что произошло", – немного с вызовом выступала перед телекамерами Татьяна Карпова, сопредседатель региональной общественной организации "Норд-Ост" и непосредственный организатор мероприятия. Говорила она и про обращение к президенту Путину, которое смогут подписать все желающие. "Мы требуем, чтобы Путин признал вину, за то, что был применен газ, применен с его ведома и по его непосредственному приказу. Мы требуем признать, что президент лгал нам все это время и лжет сейчас", – горячилась Карпова, журналисты в ответ ехидничали, что "очередное заявление до президента просто не дойдет".
"Зачем вы устраиваете митинг?" – грубо бросил кто-то из проходящих мимо. "Митинг?! Какой митинг, это наша братская могила". "А вы еще скажите, что бесплатных лекарств никому не дают", – резонно добавил к словам Карповой бывший заложник, пенсионер Юрий Александрович, в толстых очках, закрепленных за ушами на бельевой резинке. Юрий Александрович вообще отличался в толпе своей словоохотливостью. Постоянно что-то спрашивал у окружающих его людей, вспоминал про штурм и делился с журналистами какими-то своими соображениями.
Цветов у мемориальной доски с фамилиями погибших становилось столько, что они уже закрывали слова, женщины в платках постоянно убирали их в стоявшие на земле вазы, а иногда и просто клали на землю, рядом с обращением семьи Финогеновых: "Низкий поклон медицинским работникам и спасателям", – начинался текст, не обращение, а скорее какой-то магический заговор. Если прочитать его подряд и вслух, то становилось как-то не по себе. Презрение к террористам и проклятия в адрес властей, с перечислением фамилий всех виновных.
Приехала и делегация из Беслана, шесть матерей во главе с Эллой Кесаевой, сразу же выступившей перед телекамерами. Я стояла прямо перед ней и старалась вслушиваться в те слова, которые произносила: "После "Норд-Оста" не было сделано выводов - произошел Беслан. После Беслана не было сделано выводов, и может произойти еще что-нибудь. Пора опомниться и положить этому конец. За страдание и кровь детей никто не ответил, не были извлечены уроки, и мы хотим, чтобы за это ответили виновники, чтобы нам назвали их имена". Однако слова были не главным – я не могла оторвать взгляда от ее глаз. Красивая, яркая женщина, с живым подвижным лицом и совершенно поразительными глазами. Мне никогда не приходилось видеть подобных глаз, такое ощущение, что они сделаны из темного мрамора. Остановившиеся, холодные, но с какой-то поразительной мягкостью, словно жалостью ко всем окружающим. Среди присутствующих был и режиссер мюзикла "Норд-Ост" Георгий Васильев.
Пожилой мужчина в костюме сотрудника вневедомственной охраны нагоняет меня на ступенях Театрального центра, под навесом с техникой, откуда вот-вот должны начать показ документального фильма: "Скажите, а тут есть кто-нибудь с российского телевидения?" Я, несколько удивленная вопросом, указываю на телекамеры, разбросанные, то тут, то там, по пятачку. "Нет-нет, я к ним подходил, это все иностранцы, а я хочу нашим интервью дать, чтобы меня услышали здесь, в России". По его щекам начинают течь слезы, в руках мужчина держит две свечи, обернутых в полиэтиленовый пакет, чтобы их не задул ветер. "Внук у меня был. Я о нем хочу рассказать. Ведь такая замечательная книга "Два капитана", внук ее больше всего любил, наша, настоящая, героическая, и неужели с ней можно было так поступить? Кто мог на это руку поднять!" – речь срывается. Я предлагаю взять у него интервью, чтобы его потом опубликовали в печати, но он отмахивается: "Газет сейчас никто не читает, телевидение – это еще да, смотрят, но у них свои собеседники, со мной они разговаривать не хотят". Пробормотав еще что-то, уходит, трогательно и как-то по-детски сжимая в руках свои эти две свечи.
Фильм смотрели молча, лишь изредка слышались всхлипы. Лица многих блестели от слез, освещаемые пламенем свечей. Свечи гасли, но люди вновь и вновь зажигали их. Плакала даже светловолосая девушка-милиционерша, прислонившись к железному заграждению. Какие-то старушки постоянно гоняли телевизионных операторов, загораживавших им экран. После фильма микрофон вновь взяла Татьяна Карпова: "Я прошу всех прийти сюда с утра 26 октября на панихиду, чтобы подписать наше обращение. Отпроситесь с работы, из унивеситета, из школы, для нас это очень важно".
"Нет, ну, зачем мы здесь собираемся? Надо было к Кремлю идти!" – после фильма у людей начал прорываться наружу гнев. "Тише, тише, не надо революций, – наоборот утешал кто-то, – мы со всем и так справимся. Мы сильные, раз уж мы это перенесли, то правды мы точно добъемся". Часть цветов отнесли к входу в сам Театральный центр, где в свое время сваливали тела бывших заложников, и, постояв еще пару минут у пямятной доски, люди начали расходиться. Проходя через выключенный металлоискатель, я все вглядывалась в окна окрестных домов и почему-то пыталась понять, что чувствовали эти люди, в течение трех дней видевшие из окон дома все происходившее.
